Страх, который меня убил - [15]

Очень скоро я понял это. Собственно, он, поймав меня на том, что уже вложены немалые средства в начало ремонта и сворачивать работы крайне опасно, даже не скрывал своего дилетантизма. Я напоролся на нахального и грязноватого вора, который умел, однако, убеждать потерпевшего своим уверенным воркованием. Поток денег, которые потекли ему в карман, стал неуправляем. Я бросал все средства на то, чтобы быстрее закончить этот дикий процесс. Денег было достаточно, потому что машина, которую мы с Ириной наладили, работала пока относительно исправно. На глазах у меня воришка приобрел себе новую квартиру и стал делать в ней ремонт. Понятно, что материалы на строительство моей квартиры закупались с учетом этого обмана. Мой новый мучитель открыто жил на мои средства, так как его собственный бизнесок был вял и неорганизован. Я старательно закрывал глаза на очевидное. Меня поджимали сроки. Ремонт я должен был закончить в течение года. Я, идиот, не обращал внимания на то, что так называемые «мастера» были подворотными ханыгами и менялись с ненормальной быстротой. Мой замечательный милый дружок уже не учился, он просто воровал. Но даже осторожные намеки близких друзей не останавливали меня. В стремлении к быстрейшему окончанию ремонта я был слеп и глух. Расторопный руководитель работ умело этим пользовался. Пьянки на его даче стали обычным делом. Все казалось легким и доступным. Денежный угар наркотизировал сознание. И мне было уже наплевать на то, что расценки постепенно приблизились к общепринятым стандартам, а качество работы было отвратительным.

Начались бесконечные переделки. Что воришке было только на руку. Он разорял меня.

Ремонт закончился неожиданно. Я построил Дом. В центре города. В тихом дворе. Дом был окружен огромными каштанами. И находился вдали от магистральных трасс. Почти четырехметровые потолки. Наборный паркет. Сверхдорогой санузел, в котором красовалась стиральная машина «AEG». Итальянская кухня под заказ. Итальянская спальная комната…

Это было этапом. Или подъемом на гребень перевала. Ирина, отношения с которой стали уже иными по разным причинам, даже не пришла посмотреть на мою победу. Зависть душила ее. Это было видно невооруженным глазом. Я не обращал на это внимания. Я был горд своим достижением. Просто парил в двух сантиметрах от земли. И ушел в длительный запой, который закончился под капельницей, заряженной такой дозой седатиков, что я дня два тормозил конкретно.

Очухался. Осмотрелся. То, что увидел вокруг, мне понравилось. Работа продолжалась. Но шаткость нашей системы давала себя знать.

Постепенно суживался круг покупателей. Нас выживали фирмы, связанные с администрацией. Надо было спасаться. Но мне это было не под силу.

Дом обескровил меня. У меня не было оборонного капитала, чтобы начать новое большое дело. Да я и не представлял себе, чем можно еще заниматься. Разум стал ленивым и торпидным. Сказались монотонная полоса удач и постоянное пьянство. Но я построил дом. Дом. Для будущей жизни. Достойной и удобной во всех отношениях.

Но существовал еще один домик. Моя блядская конура. Странно то, что я иногда приезжал туда без подружек. И чувствовал необычный покой и защищенность. Там меня ненадолго оставляли страхи. Там меня клонило в сон, и я впадал в тихую дрему. Странно.

Организм требовал своего, и я возобновил встречи с подружками, что послужило толчком для ошеломляющего прозрения. Оно высветилось в сознании, как новый файл на экране монитора. Это произошло внезапно, когда я медленно ехал на «мерседесе» мимо парка, автоматически отслеживая идущих по тротуару баб. «Мне скоро сорок лет. Дочь выучится и уедет. Я останусь один на один с человеком, который давно стал чужим. Мне предстоит лживо улыбаться. Появляться в компании друзей и делать вид, что я доволен жизнью и вполне самодостаточен.

Меня ждет тупое сидение у телевизора и, далее, попытки уснуть в постылой и мертвой кровати. Семья начинается со спальни. Но моя супружеская спальня превратилась в обычную опочивальню, остро напоминающую гостиничный номер. Транзит. Я буду просыпаться.

Равнодушно говорить жене „доброе утро“. Я буду заниматься бизнесом, полностью выматываясь на работе, чтобы забыться и не думать о неслучившемся счастье. А вечером буду накручивать круги по центру города в поисках очередной жертвы, очередного постыдного приключения. И это в сорок лет. Позор. Лакированный гроб».

Ошибка, заложенная в самом начале нашей совместной жизни, моя слабость, мое тщеславие, лживость моя, наконец, беспорядочно сплотились в кусок окаменевшей грязи, который обрушился на мою голову. Попытка создания семьи провалилась с оглушающим грохотом. И это при внешней видимости благополучия. Безусловно, корни этой самоубийственной метаморфозы уходили в глубокое детство. Они терялись в отрочестве и юности. У меня никогда не было понятия «семьи». Меня никто не учил правилам ее построения. Наоборот, я видел, как семья, которая могла быть цельной и счастливой, разрушалась и разрушилась пьянством отца. Я не винил его в этой слабости. Я перестал ненавидеть его. Единственным чувством, которое возникало при мыслях об отце, было глубокое сожаление. Сожаление о том, что у меня, слабого по натуре человека, не оказалось отцовской поддержки, отцовской защиты. Если бы он жил мной, если бы он вникал в мои настроения и переживания, то, может быть, я не наделал столько мелких глупостей и не совершил бы основной, стоившей мне жизни, ошибки. Но алкогольное безумие отца не позволило мне обрести необходимые знания для создания нормальной семьи. Бесы равнодушия и лжи обосновались в четко обозначенной пустоте. Я был мертв уже тогда, когда мне было пятнадцать или шестнадцать лет.