Страх и трепет. Токийская невеста - [36]

Ринри улыбался, храня полную невозмутимость. Они явно страдали старческим слабоумием, и я с уважением подумала о родителях Ринри, которые не сдавали этих чокнутых маразматиков в богадельню. Выдержав их цирк минут десять, мой ученик поклонился и попросил их подняться в свои комнаты отдохнуть, потому что они наверняка утомились от такой нагрузки.

Вволю поиздевавшись надо мной, кошмарные старики в конце концов ушли. Я понимала не все, что они говорили, но общий смысл уловила. Когда дверь за ними закрылась, я вопросительно посмотрела на Ринри. Но он ничего не сказал.

– Ваши дедушка и бабушка… довольно своеобразные люди.

– Они старые, – сдержанно ответил он.

– С ними что-то случилось?

– Они состарились.

Замкнутый круг. Сменить тему стоило мне неимоверных усилий. Я заметила музыкальный центр Bang & Olufsen и спросила, какую музыку он любит. Он назвал Рюити Сакамото, сказал о нем несколько слов. Я кое-как дотянула до конца урока, который дался мне тяжелее, чем все предыдущие вместе. Получив конверт, я подумала, что на сей раз полностью заслужила свой гонорар. Ринри отвез меня домой, не сказав за всю дорогу ни слова.

Я расспросила знакомых и выяснила, что в Японии такое происходит сплошь и рядом. В этой стране, где люди всю жизнь должны неукоснительно держать себя в руках, к старости они довольно часто не выдерживают, и у них сносит крышу, что не мешает им продолжать жить в семье, где за ними, согласно обычаям, заботливо ухаживают.

Для себя я сочла это героизмом. Но всю ночь меня мучили кошмары: дед и бабка Ринри дергали меня за волосы и щипали за щеки, заходясь каркающим смехом.

* * *

Когда девственно-белый «мерседес» вновь гостеприимно распахнул передо мной дверь, я не спешила в него садиться.

– Мы поедем к вам?

– Да.

– Вы не боитесь обеспокоить ваших родителей и, главное, дедушку с бабушкой?

– Нет, они уехали.

Я тут же села рядом с ним.

Он вел машину молча. Мне нравилось, что можно обходиться без болтовни и не испытывать ни малейшей неловкости. Это позволяло мне спокойно смотреть на город и иногда на загадочно неподвижный профиль моего ученика.

Дома он приготовил мне зеленый чай, а себе налил кока-колу, что меня позабавило, поскольку меня он даже не спросил. Иностранка, ясное дело, должна прийти в восторг от национального напитка, а сам он сыт по горло японскими штучками.

– Куда уехала ваша семья?

– В Нагою. Это родина дедушки с бабушкой.

– А вы там бываете?

– Нет. Скучный город.

Я оценила его прямые ответы. Оказалось, это родители матери. Родителей отца нет на свете. Я вздохнула с облегчением: значит, в доме всего два монстра.

Меня разбирало любопытство, и я отважилась попросить его показать мне дом. Он ничуть не смутился и повел меня через лабиринт комнат и лестниц. Кухня и ванная были нашпигованы техникой. Комнаты обставлены довольно просто, особенно комната Ринри: самое примитивное ложе и книжный шкаф. Я посмотрела на корешки: собрание сочинений Такэси Кайко, его любимого писателя, но еще и Стендаль, и Сартр. Я знала, что последнего японцы обожают за экзотику – испытывать тошноту при виде обточенного морем камешка[15] есть нечто, идущее настолько вразрез со всеми японскими представлениями, что это завораживает их, как завораживает людей все диковинное.

Наличие Стендаля меня обрадовало и удивило гораздо больше. Я сказала, что это один из моих кумиров. Ринри растаял. Я впервые видела у него такую улыбку.

– Гениальный писатель, – сказал он.

Я с ним согласилась.

– А вы хороший читатель.

– По-моему, я всю свою жизнь пролежал тут, читая книги.

Я растроганно посмотрела на футон, представив себе своего ученика, лежащего здесь с книгой в руках.

– Вы сделали большие успехи во французском, – заметила я.

Он широким жестом указал на меня, давая понять, кому обязан.

– Нет, я вовсе не такой замечательный преподаватель. Это вы сами.

Он пожал плечами.

На обратном пути он заметил на каком-то музее афишу, прочесть которую я не могла.

– Хотите посмотреть эту выставку? – спросил он.

Хочу ли я посмотреть выставку, о которой мне абсолютно ничего не известно? Еще бы!

– Я заеду за вами завтра вечером.

Мне нравилось не знать, увижу я живопись, скульптуру или ретроспективу каких-нибудь игрушек. Надо бы всегда ходить на выставки наугад, ничего заранее не зная. Кто-то хочет что-то нам показать – это главное.

Однако и назавтра я недалеко продвинулась в понимании темы выставки. Там были картины, видимо современные, впрочем, не уверена; барельефы, о которых я ничего не смогла бы сказать. Довольно быстро я сообразила, что самое интересное происходит в зале. Токийская публика благоговейно замирала перед каждым произведением и подолгу, очень серьезно его созерцала.

Ринри поступал так же.

– Вам нравится?

– Не знаю.

– Вас это заинтересовало?

– Не очень.

Я засмеялась. Люди посмотрели на меня с недоумением.

– А если бы заинтересовало, то как бы вы это назвали?

Он не понял вопроса, я не настаивала.

У выхода какой-то человек раздавал листовки. Я не могла понять, что там написано, но меня восхитило, с какой готовностью каждый брал их и читал. Ринри, видимо, забыл, что я практически не знаю иероглифов, потому что, прочтя листовку, показал ее мне и спросил, не хочу ли я туда пойти. Можно ли устоять перед словом «туда», если это нечто неведомое? Я немедленно согласилась.