Страх и отвращение в Лас-Вегасе - [6]

И наконец «мы были на краю пустыни, неподалеку от Барстоу, когда нас стало накрывать…» Хантер расследовал обстоятельства убийства знакомого журналиста Рубена Салазара, друга и клиента Акосты, и подумал, что единственным способом заставить адвоката разговориться будет умотать с ним из Лос-Анджелеса ко всем чертям. Под предлогом мнимого репортажа на 250 слов о «Минт 400», «богатейшей мотоциклетной гонке за всю историю профессионального спорта» для журнала «Sports Illustrated», Томпсон и Акоста берут напрокат красный «шевро» с откидным верхом и исчезают в пустыне. Хантер подошел к вопросу освещения гонки и своего собственного расследования своеобразно. Путешествие с джентльменским набором «опаснейших веществ» («Мы приняли достаточно спида, чтобы Гитлер 50 дней оставался на ногах в своем бункере, и достаточно кислоты, чтобы заставить его думать, будто он находится в Австрийских Альпах»), а также «Магнумом-357» началось. В поисках Американской Мечты герои направляются в ад собственного сознания. «У меня была идея, — писал Томпсон, — купить толстую записную книжку и регистрировать все, что с нами происходит, затем послать ее в издательство для публикации — без редактуры… Но это очень тяжело сделать, и в итоге я обнаружил, что мне навязывают необходимую литературную композицию, балансирующую на грани между правильной и сумасшедшей журналистикой. Как настоящая гонзо-журналистика это уже совсем не работало — а даже если и проходило, я не мог это принять. Только чертов лунатик мог написать такую вещь и потом кричать на всех углах, что это правда».

В итоге то, что начиналось как чистое гонзо-журналистское безумие, закончилось появлением одного из самых впечатляющих романов второй половины двадцатого века и одного из самых правдивых. Все остальное — как и жизнь Томпсона — уже история, вернее, множество историй вокруг одного человека чудовищной воли и сумасшедшего чувства юмора, человека, который никогда не сказал себе «нет», выжил и продолжает издеваться над окружающим миром в свое удовольствие. «У «Страха и отвращения в Лас-Вегасе» есть все элементы классических мифологических историй, — замечает продюсер Лайла Набулси, которая пятнадцать лет пробивала проект экранизации романа. — Рауль Дьюк и доктор Гонзо — два антигероя, которые отправляются в ад, принимают волшебные снадобья, блуждают в лабиринтах своих галлюцинаций, сражаются с ветряными мельницами и выживают, и мы отправляемся в путешествие вместе с ними. Это ужасает, это смешно, и то, что было правдой в начале семидесятых, остается правдой сегодня. Эта книга охватывает целый временной отрезок, когда у многих просто лопнуло терпение и эмоции хлестали через край. Это было Последнее Путешествие. Но эта книга, в конечном счете, о надежде. Хантер говорит, что вопреки всему хорошие времена настанут… потому что эта вера — единственное, благодаря чему мы можем выжить».

Разумеется, никакого репортажа о гонках Томпсон не пишет. Вместо этого он описывает свою «химическую» конфронтацию с полицейскими, барменами, гостиничными администраторами, крупье, официантками, туристами и репортерами в Лас-Вегасе, там и сям в повествовании мелькают джанки, алкоголики и сатанисты, торгующие чистым адреналином. Герои находятся в полубредовом состоянии, постоянно галлюцинируя. То Рауля Дьюка начинает обвивать пол, то он видит в клубе, как две стриптизерши насилуют белого медведя, с неба на него обрушиваются летучие мыши и скаты-манта, разодетые в пух и прах шикарные дамы и респектабельные джентльмены превращаются в злобных чудовищ с головами мурен и тиранозавров, в гостиничных холлах летают птеродактили. Хантер агрессивен и никого не собирается жалеть. Компромисс с «молчаливым большинством» для него невозможен.

«Страх и отвращение в Лас-Вегасе» стал культовой книгой западной молодежи, которой по душе был обратный код, предложенный Томпсоном, — тотальный гедонизм, черный юмор, стеб, переплетение насилия и наркотиков. Его яростный, агрессивный и грубый стиль не имеет никаких аналогов. Он использует длинные, сложные предложения, которые в то же время могут быть понятны любому, — в них всегда есть смысл. Томпсон с большой изобретательностью обращается с английским языком, мастерски используя сленг, различные жаргоны и речевые обороты. Его не без оснований считают королем черного юмора. Пи Джей О’Рурк, друг Томпсона, говорит, что он больше поэт, чем журналист: «Две вещи резко отделяют Томпсона от примитивного стада современных литературных деляг, претендующих на радикализм… Во-первых, Томпсон просто лучше пишет… Во-вторых, он заставляет нас смеяться. Мы вряд ли в состоянии сделать это во время перфоманса… скажем. «В ожидании Годо», даже если у нас и сносит башню так же сильно, как и у Рауля Дьюка, Хантер Томпсон берет самые темные и мрачные темы онтологии, самые жестокие гносеологические вопросы и в своей, присущей только ему, манере излагает их, заставляя нас сгибаться пополам в истерическом приступе хохота, наши тела от подмышек до тазового пояса сводит в судороге, колени предательски дрожат, пиво хлещет из наших носов. Мы смеемся так сильно, что в любой момент можем в хохоте проблеваться, точно так же, как 300-фунтовый самоанский адвокат доктор Гонзо в романе».