Страх - [4]

Словно на одной ноге, Бармин повернулся вокруг своей оси и сел в кресло — ватный, чужой сам себе. Из–под вибрирующих пальцев вслед старухе — затравленный взгляд. В черном длинном пальто, с облезлой грязно–желтой лисой вокруг шеи, в вытертой коричневой пуховой шали, она опять прошла мимо и исчезла на лестнице, идущей вниз.

Бармин оторвался от кресла: вниз по лестнице спускалась обыкновенная старуха, в сетке желтел волнистый батон, в электрическом свете поблескивали железные шляпки бутылок лимонада. И он понял — мозг его болен, надо бежать отсюда, как можно скорее…

По городу с сопок ветер пулял снежной шрапнелью, она взрывалась над домами, белыми невесомыми осколками усеивая проспект Ленина. Хлопья уже не липкие — надвигалась грозная колымская зима.

В Нагаеве в серо–зеленой воде колотые льдины стукались о бетон пирса, со скрежетом проползали вдоль бортов редких судов. Как озябшие, мокрые журавли, опустив головы–клювы, молчали краны.

Сгорбившись под напором железного ветра, по скрипучему трапу Бармин торопливо поднялся на борт, боясь оглянуться назад… Страх сожрал всё — не было в нём той щемящей грусти, что обычно возникает при оставлении родины.

* * *

Под ногами Бармина качалась земля порта Находка. Стоя возле стены морвокзала, он шевелил губами, вперив взгляд в белый листок, прикнопленный к доске объявлений…

Солидно сработанные склады за высокой беленой известью оградой. Темно–бордовые железные ворота отхватили часть колеи: товарные вагоны подгоняли прямо к дверям складов.

Нарушая инструкцию, после работы Бармин оставался в бытовке, спал на тулупе, любезно предложенном сорокапятилетней, многодетной сторожихой. В ожидании мужа из лагеря, она терпеливо тянула извечную бабью лямку.

Слыша визгливый лай кривоногих собачек, клубившихся вокруг хозяйки, Бармин представлял, как сторожиха с одностволкой (странно выглядевшей на круглом бабьем плече) светит фонариком на пломбы и замки.

Память его, обходя недавнее, проникала все дальше и дальше вглубь, вдруг открыв то, о чем Бармин и не подозревал. Картина, вроде бы истлевшая от времени, каким–то жалким осколком живущая в потаенном, вдруг представилась во всей своей полноте и значительности…

…Раскаленная колымская луна, как в беличьем воротничке, в дымном морозном ореоле. Окна свободны от занавесок, вся комната залита холодным, бело–желтым светом. Мальчик только что проснулся, сквозь слипшиеся ресницы он смотрит на необычную луну, он никогда не видел ее такой, ему всего четыре года. Мир комнаты, до мельчайших предметов знакомый днем, чужд и враждебен. Распластав лапы возле его кроватки, расплавленной лужей темного золота полыхает медвежья шкура. Горбатыми чудовищами с втянутыми животами стулья толпятся вокруг стола, прислушиваясь к ходикам на синевато–желтой стене…

Босой ножкой мальчик коснулся медвежьего меха и тут же отдернул. Колебля плотную штору, закрывавшую дверной проем, из кухни по полу полз холод. Он вспомнил про собаку, всегда спавшую у порога на коврике, и еще больше удивился и испугался: «Даже Витязя нет!..»

Шлепая босыми ножками по ледяным половицам, он пошел искать материнские руки, в них он все понимал и ничего не боялся. «Р–Р–Рр-р-р!..» — грозно донеслось из кухни. Сквозь слезы, накипавшие от холода и одиночества, мальчик тихо засмеялся, пальчиками уже чувствуя знакомую жесткость шерсти, лицом ощущая горячий язык лучшего друга.

Сквозь распахнутую кухонную форточку на пол белесыми кругляшами опадал мороз. Прижав кулачки к груди, дрожа от страха и холода, мальчик недоуменно смотрел на чужую тетку в телогрейке, распластанную на полу. Одна нога в сером валенке, подшитом черным войлоком, подвернулась, руки широко разбросаны в стороны. В кулаке мертвой накрепко зажата деревянная ручка большого кухонного ножа. Мужская шапка–ушанка скатилась с головы, длинные волосы мокли в черно–красной лужице крови. Овчарка с широкой спиной и окровавленной мордой, ощерив громадные клыки над лежавшей, перекатывала в горле грозный рык. Днем желтые, сейчас глаза Витязя полыхали незнакомой, прозрачной зеленью.

И ужас… уже не детский.

…Глядя на раскаленные спирали калорифера, Бармин пытался понять, почему именно сейчас открылась незнакомая страница из туманного младенчества… Со слов родителей он лишь знал: когда они вернулись домой (были в гостях у соседей за стеной), он без сознания лежал возле кровати на медвежьей шкуре. Рядом — «Витязь», мохнатым, теплым барьером.

…После нового года, Бармина, спящего в бытовке, застукало проверяющее начальство. Пришлось искать работу с жильем, вот он и в общаге. А бетонный цех, где он теперь вкалывает, совсем неподалеку от складов…

* * *

…эх, раз, еще раз,

еще мно–ого, мно–о–го ра–аз!..

Под красными, неуклюжими пальцами Генки неожиданно тонко и мелодично выпевают струны, сипит отчаянный голос.

…лучше молодуху один раз,

чем старуху сорок ра–аз!..

Распаренные красномордые мужички у дверей хлещут в ладоши, подпевая:

Делай, делай,

голубенок бела–ай!..

Прочь, пьяная, полуголодная, без надежд на будущее, житуха!.. Гуляй, рванина, от рубля и выше! Все, все объединены одним — чувством праздника: выпивку по горло, закуски по завязку!