Страх - [7]
Боли не было – разверзлась зияющая пустота в груди и под ногами, и в нее стало беззвучно падать сердце. И сбоку сознания появилось фото, знакомое фото с подростком. Краем глаза, искоса, чтобы никто не заметил, он принялся разглядывать снимок, ужасаясь увиденному, как и в первый раз.
Прямо в объектив, широко раскрыв рты, хохочут самозабвенно девицы и парни. В центре, окруженный ими, на траве сидит паренек. Нос, лоб, щеки вымазаны белым, вероятно, сливками, пытается тоже выдавить смех. Кроме жалкой улыбки, ничего не получается.
Он спросил тогда, что случилось. Играли, проиграл, враждебно ответил тот. И, словно стегнули, он взорвался – встал бы и дал всем в лоб, что, силенок не хватило?
А до фото промелькнуло полных четыре месяца.
Началось так…
При раздаче рождественских подарков от фирмы больным детям в клинике он чем-то привлек внимание персонала, попросили помочь: два-три раза, если не затруднит, посетить новичка, русского пациента. Доверие польстило, да и любопытство возобладало – справится ли. Согласился, чем и успокоил врача.
Дома восприняли весть с юмором, отец и муж станет матерью Терезой. А он тихо радовался. В последнее время тяготило необъяснимое ощущение заброшенности и захламленности в душе. И сказал себе, не пора ли менять надоевший Windows. Случай сам нашел его.
После оглушительных проводов «Сильвестра» и пошел.
Провели в комнату. У окна стоял подросток, коротко остриженный, чернел робкий чубчик. Вытянутый, тщедушный, в сером спальном костюме с белым воротничком, он сливался с нежилой палатой своей неприглядностью.
– Я Вильгельм, приятно видеть, – протянул руку, – здравствуй, давай сядем, что стоять.
Мальчик осторожно опустился на стул.
– Ян, – помолчал, – а вы русский?
– Да, из Сибири, а ты тоже оттуда?
Пациент не ответил, темные глаза неподвижно смотрели мимо. И Вильгельм бодро повел разговор о школе, о врачах, пошутил о девочках, рассмеялся сам своему анекдоту. Ян скупо ронял слова, взгляд оставался прежним – потухшим. На вопрос об отце резко одернул:
– Это не тема!
Наконец Вильгельм поднялся, пожал руку на прощание. Пациент вежливо наклонил голову.
– Спасибо.
Обескураженный, дома на вопросы близких ничего не мог сказать, к работе не притронулся, преследовали незрячий взгляд и окрик: «Это не тема!»
На фирме поднялась новая волна сокращений.
Он успокоил домашних – его группу не разрушат. Но двоих убрали, привычно большую часть обязанностей уволенных переложили на него, на руководителя. Жена рассердилась – здесь нельзя сдаваться без борьбы. Вильгельм обиделся и холодно заметил:
– За зарплату?
– За себя, – раздраженно ответила жена.
Как-то вечером на неделе раздался телефонный звонок, дочь подала трубку:
– Тебя, детский голос.
Он с недоумением прислушался.
– Добрый вечер, извините. а вы что, больше не придете?
– Это Ян? Да нет, конечно же, приду.
– А когда вас ждать?
– Ну давай в конце недели, у меня есть время.
Жена посмотрела удивленно, дочь неодобрительно хмыкнула – чего ради чужой человек имеет их телефон, мало проблем. Он промолчал, а в субботу был в клинике.
Ян разложил на столе учебники, тетради, ручки. Вильгельм помолился: «Милосердный Боже, помоги нам!» И приступили к работе. Трудились около часа, разгребая завал из цифр, пока пациент ни воскликнул:
– Ничего не понимаю!
Вильгельм покраснел:
– Прости…
– Да я сам виноват.
– Ты ни в чем не виноват.
– У каждого свое мнение, – Ян поднялся, подошел к окну. – Скажите, а что такое «инфантильность»?
– Тебя это так интересует?
– Да нет, просто учительница математики сказала: «инфантильность» образовано не от «инфант», а от другого слова, все смеялись, а я так ничего и не понял.
В семье к неудаче отнеслись с иронией, жена без обиняков заявила:
– Да куда он денется, твой Ян, все вырастают, и он вырастет, ты-то здесь при чем.
Коллеги на фирме тоже посоветовали не валять дурака. Доводы не смутили Вильгельма. Напротив, еще более окрепло неукротимое желание помочь мальчику, спасти, искупить вину перед прошлым, перед давним другом из Сибири. А они похожи, Ян и друг из детства Алик.
Такой же задиристый и наивный чубчик, нервные пальцы, неожиданно исчезающий куда-то взгляд. Они часто занимались вместе, благо, были соседями, и вел тот себя также непосредственно: вскрикивал, бормотал, затихал, стонал, хватался за голову. Бабушка однажды сказала, пытаясь приласкать: «Какой неприкаянный». Алик резко отстранился, чуть не уронив табурет, – ненавидел «нежности». В школе сидели за одной партой, если выгоняли с урока, то обоих, и в коридоре заливались беспричинным смехом, глядя друг на друга. Вечерами доверительно беседовали о том, как переделать мир. А кто в Сибири не мечтает о переустройстве мира.
Родители Вильгельма решили по-своему – семья переехала в Германию. Спустя два года соседка по дому в письме сообщила, что Алика «посадили». Виля никак не мог понять, почему. Мама не объясняла, молчала. Долгое время преследовали видения – друг сидит в клетке на цепи, обритый наголо и на всех лающий.
Сердце преисполнилось жалостью к пациенту, палата которого напоминала тоже клетку, хоть и больничную. В субботу пошел в клинику.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.