Стоять в огне - [86]

В жестокости своей в группе с ним мог сравниться только Карл Лансберг — Магистр. Но тот по крайней мере ощущал «оргазм» своего садизма, он наслаждался пыткой, смакуя человеческие страдания. Этот же, казалось, вообще не проявлял никаких чувств. И расстреливал, и добивал, и затаскивал человека в костер с каким-то непостижимым безразличием. Впрочем, пристрастие к огню у него все же ощущалось. Наверное, оно исходило из опыта, приобретенного за время двухмесячного пребывания в лагерной команде крематория. Именно там и приметил Толкунова один из знакомых Штубера — начальник охраны концлагеря. Это он предложил гауптштурмфюреру завербовать пленного, предчувствуя, что этот непостижимо черствый, бездушный человек еще может пригодиться ему. Похоже, что начальник охраны оказался провидцем.

А следующее открытие сделал сам Штубер, уже здесь, в группе. Как оказалось, в этом узкоплечем сутулом человеке бродила какая-то поразительная, внешне ничем не выдаваемая сила. Во время одного из «гладиаторских боев» Стрелок-Инквизитор захватил за пояс двух своих противников, подтащил к себе и, слегка присев, приподнял их так, что ремни оказались выше его плеч. А ведь каждый из противников весил под восемьдесят килограммов. Увидев это, Штубер просто опешил и, не поверив своим глазам, попросил проделать этот цирковой номер еще раз.

Однако настоящее признание его как «рыцаря Черного леса» и агента гестапо пришло к Стрелку-Инквизитору несколько позже, в ночь его испытания. Нет, Штубер никогда особенно не изощрялся в выборе испытаний. Наоборот, в этом он был примитивно однообразен: просто-напросто новичку поручалось уничтожить очередной «ликвидационный материал», поставщиком которого очень часто был именно Роттенберг.

Когда настало время испытывать Стрелка (тогда у него еще была такая кличка, вторая часть ее — Инквизитор — появилась после испытания), в подвале здания гестапо в украинском городке на границе с Польшей, где тогда временно базировался Штубер со своим отрядом, оказалось трое старых цыган. На них и пал выбор. Выезжая на лесные маневры, Штубер прихватил их с собой и поручил Толкунову следить за ними. Первое, что тот сделал, — связал всех троих вместе и, привязав к двум деревьям, усадил на огромный муравейник. Там они промучились до вечера. А вечером, подготовившись к ночлегу в палатках, Штубер разрешил Стрелку пустить их в расход, предложив самому избрать способ казни.

Штубер до сих пор с ужасом и отвращением вспоминает то, что произошло потом. Стрелок отвел обреченных за километр от лагеря, к трем росшим на краю каменистого обрыва деревьям, привязал их, потом сходил за канистрой керосина и облил нижние части деревьев и ноги обреченных. Все это время Штубер и Зебольд следили за ним, скрываясь в кустарнике, и слышали, как, поджигая одного цыгана, Стрелок приказывал двум другим: «Смотрите и войте, как волки! Вас ждет то же самое!» После этого уселся на камень и молча смотрел и слушал, как в страшных муках погибает первая жертва. При этом его возмущало, что оба цыгана время от времени теряли сознание. Ленясь подходить к жертвам, палач бросал в них камнями и кричал: «Я сказал: войте! Войте так, чтобы на волках шерсть искрилась!»

Почему-то ему очень не хватало именно их вытья, от которого так и не замеченные Стрелком Штубер и Зебольд содрогались, словно их самих вот-вот должны были поджечь.

Когда первый цыган сгорел, этот новоявленный инквизитор невозмутимо поджег второго и снова около получаса просидел, глядя, как в обнимку друг с другом погибают человек и дерево, и был страшно огорчен, увидев, что третий цыган уже мертв. Он просто не выдержал пытки этим зрелищем.

— Неплохая работа, — похвалил его Зебольд, выйдя из своего укрытия (Штубер решил не раскрывать себя). Теперь можешь зарыть их в землю или сбрось в обрыв.

— Так ведь до утра еще есть время, — деловито ответил Стрелок-Инквизитор. — Еще вон того, околевшего, подогрею, и потом уже всех троих… То есть все то, что там от них останется…

Зебольда, никогда не страдавшего излишней чувствительностью, неожиданно затошнило, и он поспешно отошел. Подоспевшие к тому времени другие русские, навербованные из бывших пленных, — те вообще не смогли приблизиться к месту казни, а Толкунов снова спокойно уселся на свой камень и, глядя на третий факел, просидел до самого рассвета. Кто знает, возможно, при этом он представлял себе, что, как и прежде, сидит у печи крематория и смотрит в окошечко. Ведь там, в лагере, он был единственным из команды, кто любил наблюдать это зрелище. По крайней мере, именно за этим занятием трижды заставал его начальник охраны лагеря. После этого и решил, что такого человека надо сохранить для Штубера.

— Нет, это не в тыл к русским, Стрелок-Инквизитор, — окончательно развеял сомнения Толкунова Штубер. — Это чуть поближе. Правда, что войну вы начинали стрелком-радистом бомбардировщика?

— Сначала я служил в аэродромной прислуге, потом посадили вместо убитого стрелка. В рации я немного смыслил. На девятом вылете подбили. Выбросился с парашютом. Остальные погибли вместе с самолетом, направив его на шоссе. Все это я уже рассказывал вам.