Стояние в Вере - [66]

Духовные вожди иосифлянского раскола явно страдали недальновидностью, не умея правильно оценить значение исторических событий в прошлом, настоящем и будущем. Гораздо большей идейностью и, можно сказать, нравственной чистотой отличалось рядовое духовенство. Среди них были замечательные пастыри, явившие себя ранее истинными борцами за чистоту вероучения: проф.-прот. В. Верюжский, прот. Сергий Тихомиров и другие. Не зря еп. Серпуховской Мануил скорбел по поводу их отделения. “Отошли, отклонились наилучшие пастыри, — с болью в сердце говорил он, — которые своей непорочностью в борьбе с обновленчеством стояли много выше других”.[152]

Однако в рядах иосифлян были и такие священники, которые мнили о себе слишком высоко и при этом допускали в своих догматических взглядах непозволительные погрешности. Таков, например, был прот. Феодор Андреев, который заранее брал ориентацию на католичество, распространяя в Ленинграде взгляды В. Соловьева.[153]

Очень неоднородны в своих взглядах были миряне, волею судеб примкнувшие к расколу. Их условно можно разделить на три группы. В первую входила академическая и ученая интеллигенция, которая, усматривая в деяниях митр. Сергия отступление от истины, не считала для себя возможным оставаться в молитвенно-каноническом общении с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, расценивая это как сделку с совестью. Ко второй группе можно отнести представителей высшего светского класса царской России: старых чиновников и т.п.[154] Большинство из них были слишком привязаны к самодержавию и потому не желали идти ни на какие контакты с советской властью, придавая расколу политическую окраску. В иосифлянах эти люди рассчитывали обрести верных союзников. К третьей же группе принадлежал простой народ, который в делах веры руководствовался более чувством, нежели разумом. В большинстве своем здесь были “люди экзальтированные, не всегда уравновешенные, нередко чуждые элементарных понятий церковных и богословских, смешивающих свои гражданские симпатии с религиозными идеалами и все вместе взятые не имеющие никакого понимания соборного спасения в Церкви”, — писал в июле 1928 г. еп. Мануил.[155] Среди них можно было увидеть тех “блаженных” и “юродивых”, о которых мы уже упоминали, и множество простецов, слепо веривших всяким небылицам и до фанатизма настроенных против своих противников. В Серпухове, например, проиосифлянские миряне носили за пазухой камни и грозили при всяком удобном случае изувечить православного архиерея, так что правящий епископ боялся ходить в храм один.

Такую пеструю картину представляло из себя иосифлянское движение.

Казалось, что после отхода от митр. Сергия раскольники должны были бы в первую очередь озаботиться организацией центрального управления, которое бы руководило всеми сторонами жизни нового общества. Однако никаких шагов в этом направлении они не сделали, посчитав, что перед ними стоят совершенно иные цели. Своим отходом они намеревались сохранить свободу Церкви и оградить паству от якобы пагубных действий первоиерарха, который, как они считали, учинил раскол, в то время как они остались в самых недрах Православной Церкви. Думая так, они не поднимали вопрос управления в широком масштабе, а о том управлении, которое принадлежало по праву каждому епископу, мыслили так: во главе Ленинградской епархии стоит митр. Иосиф, ему-то и подчинены все викарные епископы, пастыри и миряне. Церковная область управляется самостоятельно на правах автономии.

Вероятно, иосифляне предполагали и далее сохранять в таком виде управление, однако церковные события заставили их расширить епископские полномочия. Незаметно для себя они восхитили права первоиерарха, т. к. простерли свою власть за пределы епархии и превратились из областных архиереев во всероссийских. Правда, они не создавали, подобно григорианам, специального центрального, хотя бы и временного, управления, но всеми своими действиями демонстрировали, что церковная власть находится в их руках и что от них должно исходить всякое распоряжение, имеющее общецерковное значение.

Иосифляне стремились объединить под главенством митр. Иосифа даже ярославскую оппозицию[156], упрочив тем самым свое первенствующее значение в церковном управлении. И хотя это им не удалось, все же сами попытки говорят об их желании сосредоточить в своих руках церковно-административную власть.

С того момента, как митр. Иосиф официально встал во главе раскола, ленинградские викарии и, в частности, еп. Димитрий преступили свои полномочия. Они обращались с архипастырскими посланиями в другие епархии, пытаясь склонить на свою сторону духовенство и мирян, они рукополагали священников, посылая их в чужие епархии (Вятку, Краснодарский край и др.) и даже поставили своего епископа в Серпухов, зная, что там есть законный православный еп. Сергий (Гришин). Подобные действия претендовали на полномочия высшей церковной власти.

Как, с точки зрения церковных правил, можно рассматривать действия иосифлянских епископов? Не говоря уже о том, что их отделение от митр. Сергия и служение в состоянии запрещения, в соответствиями с правилами 31 Апостолов, 14 Константинопольского Двукратного Собора, 14 Сардикийского Собора, 28 и 38 Карфаненского Собора, были противоканоничны, — действия и форма правления также шли в полный разрез с церковными постановлениями.