Сторожение - [2]

Шрифт
Интервал

Вот за что их —
за то
за претензию!
Глядя на манекен нельзя не думать о человеке.
Можно ли глядя на манекен
не потерять веру в род человеческий
ибо не по подобию ли человека
сотворен манекен?
Вспомнилось как по ящику некто объяснял
основным свойством всех манекенов
а именно их способностью всегда
функциональными быть
их же
даже раздетых
асексуальность.
То есть манекен в принципе ни на что не готов
                                       провоцировать человека
(кроме как на покупку).
Но во-первых
что такое функциональность —
может есть и такие
для кого основная функция манекена
вовсе и не быть обязательно вешалкой
а во-вторых
вот наш личный пример:
если по мысли того телевизионного умника
не способен манекен вызывать сильных эмоций
отчего же так хочется
дать манекену по морде?
Не любому допустим
не каждому
а хотя бы конкретно вот этому —
что стоит в бордовой футболке и клубном шелковом
                                                           пиджаке
и у которого даже ресницы имеются
а взгляд
едва ль не осмысленный
или хуже:
едва ль не идейный?
Сжал кулаки
но сдержался
не дал манекену по морде.
Отошел.
Вышел на улицу, ничего не купив.

Дневниковое

Бен Ладан-то Усана вам
Опять, поди, привиделся.
А мы идем с Крусановым,
и день хороший выдался.
14.09.10 — пятница

«Иногда профессор Аверин...»

* * *
Иногда профессор Аверин берет меня на природу.
Хорошо, когда нет дождя и не жарко.
Мы обычно идем с ним в лес по Петергофскому
                                                             водоводу.
Старо-Петергофский канал — дальше река
                                                           Шингарка.
В этот раз мы — во! — припозднились-то оба как!
Из меня предсказатель погоды — хуже валенка.
— Это что, Борис Валентинович, за страшное
                                                                    облако?
— Cumulonimbus, — он говорит. — Там еще наверху
                                                               наковаленка.
Будет буря с грозою. Польет как из бочки.
Все к тому, что нам вряд ли помогут накидки.
Предлагаю, говорит, переждать непогоду на этой
                                                                     кочке.
Сели мы, значит, на кочку и достали напитки.
Стал Борис Валентинович говорить про Набокова,
стал рассказывать мне о трансцендентальном.
И хотя мои мысли блуждали около,
был и я сопричастен глубоким тайнам.
Между тем уже час как хляби отверзлись,
твердь от грома дрожала под черною тучею,
потому как природе наша трезвость-нетрезвость
глубоко безразлична, что известно по Тютчеву.
И казалось, что не будет никогда больше солнышка.
И земля на глазах становилась как тесто.
А Борис Валентинович, отпив из горлышка,
о понимании говорил и неполноте контекста.
Петергофский водовод шумел, как Арагва.
Разлеталось пространство от молний на части.
Что бы делал я дома? Писал параграф?
А Борис Валентинович говорил о счастье.
В смысле холода все-таки тут не полюс —
я зубами, тут сидя, еще поскрипел бы.
Только смыло ведь кочку, и пошли мы по пояс —
по колено в воде, когда без гипербол.
Шел вперед Борис Валентинович, глядя в небо
                                                         кипучее.
На ветру мне размахивалось почему-то руками.
Надо думать, мы думали о судьбе, о понимании,
                                    о пределах величия случая
и о том, что мы все — под облаками.
2018

II.

Из семейной хроники

Жена у меня — ничего, но есть у нее замашки;
например, она, странным образом, любит
                                               обращаться в сову:
бывало, сидим за столом — руками она как замашет!
«Увффф! — говорит. — Увффф!» А потом говорит:
                                                        «Вффу, вффу!»
— и в дверь. Или в окно. Она такая.
Сейчас,
когда я задумался над этой строчкой
(а теперь над этой),
она, небось,
летает над районным центром Опочкой.
Над старинным Валом, нал городской читальней,
над кафе «Плельменная» моя жена летает...
Опочане спят в своих опочивальнях,
и никто из них об этом ничего не знает.
(А еще она обращается иногда в кошку,
если от меня что-нибудь надо,
и получает свое понемножку,
и вот уже ей ничего и не надо...)
Поглядит в окно на небо — там звезды,
                             Млечный Путь, там галактики;
поглядит-поглядит, говорю, и пырх в окно
                      или в дверь — вот вам и шуры-муры!
А днем, как ни в чем не бывало,
               в соответствии с планом дипломной практики
поднимает в опочецком клубе культуру.
Черт меня жениться попутал на такой
                                     с басурманским именем!
И друзья, как назло, разъехались — кто в Москву,
                                     кто к себе в Кострому...
Жизнь — феномен прелюбопытнейший, не так ли?
Вот именно.
Худо быть одному.
1984

Воспоминания о нулевом, дополнительном

В направлении на Себеж,
в нулевом вагоне, иш! —
ты все едешь, едешь, едешь,
едешь, в тамбуре стоишь.
В нулевом вагоне место
в обстановке боевой
обретают штурмом честно,
потому что — нулевой.
Толчея в лихом вагоне
такова, что контролер
не пройдет и не прогонит,
хоть матер он и хитер.
Трое их, впихнувшись в тамбур,
контролеров, говорят,
как бы взять бы тех бы там бы, —

Еще от автора Сергей Анатольевич Носов
Член общества, или Голодное время

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дайте мне обезьяну

Новый роман известного петербургского прозаика Сергея Носова «Дайте мне обезьяну» — гротескная хроника провинциальной предвыборной кампании. В книгу также вошли пьесы для чтения «Джон Леннон, отец» и «Берендей», три новеллы.


Фигурные скобки

Прозаика и драматурга Сергея Носова не интересуют звоны военной меди, переселения народов и пышущие жаром преисподни трещины, раскалывающие тектонические плиты истории. Носов — писатель тихий. Предметом его интереса были и остаются «мелкие формы жизни» — частный человек со всеми его несуразностями: пустыми обидами, забавными фобиями и чепуховыми предрассудками. Таков и роман «Фигурные скобки», повествующий об учредительном съезде иллюзионистов, именующих себя микромагами. Каскад блистательной нелепицы, пронзительная экзистенциальная грусть, столкновение пустейших амбиций и внезапная немота смерти — смешанные в идеальной пропорции, ингредиенты эти дают точнейший слепок действительности.


Тайная жизнь петербургских памятников

Необычная книга о «тайной жизни» памятников, несомненно, спровоцирует петербургского читателя на дополнительные прогулки по городу, а не петербургского – на посещение Петербурга. Написана она другом и доброжелателем памятников писателем Сергеем Носовым. Сравнить ее можно разве что с увлекательными книгами о животных, в среде которых подолгу живет исследователь.4-е издание.


Аутентичность

Сергей Носов родился в 1957 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский институт авиационного приборостроения и Литературный институт им. А.М. Горького. Прозаик, драматург. Отмечен премией журнала «Октябрь» (2000), премией «Национальный бестселлер» (2015). Финалист премий «Большая книга» и «Русский Букер». Живет в Санкт-Петербурге.


Музей обстоятельств (сборник)

Всем известно, что Сергей Носов – прекрасный рассказчик. В новой книге собрана его «малая проза», то есть рассказы, эссе и прочие тексты, предназначенные для чтения как вслух, так и про себя широким кругом читателей. Это чрезвычайно занимательные и запутанные истории о превратностях жизненных и исторических обстоятельств. Короче, это самый настоящий музей, в котором, может, и заблудишься, но не соскучишься. Среди экспонатов совершенно реально встретить не только предметы, памятники, отверстия, идеи и прочие сущности, но и людей, как правило – необыкновенных – живых и умерших.