Стороны света - [8]

– Северные полки движутся нам навстречу. Мы сделаем крюк, чтобы не встретиться с ними. Мой Капитан сообщит вам об изменении маршрута, – вместо приветствия сказал Канцлер.

Повисла тишина. Канцлер попытался вспомнить имена генералов, не вспомнил, и решил, что обращаться к ним по имени не обязательно.

– У вас есть вопросы? – спросил он.

Переглядка, а потом тот, что на вид был чуть старше, заговорил.

– Мы хотели бы получить указания о том, как именно мы будем исполнять… нашу задачу.

Задачу… Канцлер еле сдержал себя, чтобы не фыркнуть. Религиозную резню эти ожиревшие маразматики называют задачей. Вряд ли можно придумать что-то более циничное.

– Мы разделимся на группы по двадцать-тридцать человек, каждая из которых отправится к основным населенным пунктам Севера. Те, кто отправятся в более отдаленные, выедут сразу же, как мы преодолеем перевал, те, что ближе – через день после этого. По прибытии солдаты должны без объяснений сжечь святилища вольтов и уничтожить все видимые признаки поклонения им – алтари на главных площадях и ритуальные столбы. У каждого отряда будет указ Императора, – на самом деле Канцлер уже подготовил невыразимое количество копий этого самого указа, скрепленных печатью Меча, а не печатью Императора, но таких различий военные мужланы все равно не поймут, – согласно этому указу вы предложите местным жителям добровольно отречься от вольтов, сжечь все предметы их культа и принять веру бога Огня. В случае добровольного перехода, они останутся в живых, в случае несогласия они будут убиты. Еще вопросы?

Канцлеру ответила тишина. Не попрощавшись, Эльте вышел.

Они отправились в путь на следующий день, уже в сопровождении полка, что сделало перемещение медленным и неторопливым. На этот раз Эльте начал появляться из своей кареты и даже проезжал несколько часов в день верхом рядом с Капитаном. Чем дальше они уезжали на Север, тем сильнее менялся пейзаж: начали исчезать поля, почва стала каменистой, леса хвойными и темными, ветры холодными, небо затянули облака, ночами тоскливо кричали птицы, сводившие с ума солдат своим похожим на человеческий плачем. Их попытались отстреливать, но Канцлер, как только узнал об этом, категорически запретил.

– Это северные ауры, они приносят удачу, – объяснил он Капитану, хотя на самом деле врал – никакой удачи эти птицы не приносили, наоборот, считалось, что своим плачем они предвещают смерть.

Через неделю они вернулись к прежнему маршруту, сделав тот самый крюк, который не позволил им встретиться с северными полками и еще несколько недель ехали по Северным пустошам – широкой равнине между двумя невысокими горными грядами, где гуляли только ветры. Это были владения вольтов. Здесь Канцлер почему-то взял манеру ездить верхом по ночам, объяснять причину такого странного поведения он отказывался.

Наконец, они преодолели горный перевал и оказались в дне пути от Северных побережий.

Эльте выехал через день, он отправился на дальний Север с небольшим отрядом. Целью этого отряда была деревушка с простым названием Штайн – камень на древнем северном наречии. Чем севернее, тем меньше жизни, и эта небольшая деревня была последней из тех, на которые солдаты Лазаря обратили свое внимание. Потом отряд должен был повернуть обратно и встретиться с остальными, стирая на пути все признаки присутствия вольтов. Кому-то решение Канцлера непосредственно принять участие в рейде могло показаться странным, но только не Капитану. Он и раньше слышал о Штайн, много лет назад он даже сопровождал Канцлера в это место, тот день, проведенный в Штайн, он запомнил надолго.

Они ехали вдоль моря, и сильный ветер все время пытался сбить их с дороги, воя свою дикую песню в кронах корабельных сосен. Одиноко кричали морские птицы, размеренно шумел прибой, изредка, когда они подъезжали слишком близко, окатывая их холодными брызгами. Солдаты ежились от пронизывающего холода, Канцлер, казалось, его не замечал. Чем ближе они подъезжали к Штайн, тем более пустым становился его взгляд.

Они прибыли в деревушку еще до рассвета, через два дня после того, как покинули лагерь. Канцлер подъехал к лейтенанту, командовавшему отрядом, и указал ему на небольшое деревянное здание на холме.

– Там, – коротко сказал он.

Лейтенант неловко кивнул, скованный близостью такой важной персоны как Канцлер Эльте, и тут же отрывистым голосом отдал приказ. Эльте смотрел невидящим взглядом, как всадники с зажженными факелами направились к деревенскому святилищу. Через десять минут здание охватил огонь. Они проехали в центр деревни к столбу, у которого зачитывались указы Императора. Шум разбудил людей, растрепанные, полуодетые они начали выходить из своих домов и собирались на площади. Канцлер держался чуть в стороне, он еще больше замотал лицо шарфом так, что остались видны только глаза, и стал рассматривать тех, кого не видел восемнадцать лет, узнавая их, хотя они уже никогда бы его не узнали.

Лейтенант начал отрывисто зачитывать указ Императора, изредка для красноречия отпуская крепкие выражения в адрес той веры, которую пришел уничтожать. Канцлер не слушал его, он смотрел на лица. Вот пекарь, такой же, как и был, ничуть не изменился, вот его сильно постаревшая жена, а девушка, стыдливо захлопывающая на груди шаль, – их младшая дочь, совсем еще ребенок, когда Канцлер уезжал из Штайн. Вот эта женщина с усталым лицом – Ортелла, ровесница Эльте, товарищ его детских игр, ее отца забрало море за год до того, как уехал Канцлер. Латар, кузнец, и его старший сын, когда-то первый деревенский кавалер, а теперь пьяница с опухшим лицом, изуродованным страшным шрамом. Вилисса, деревенская знахарка, которой как было сто лет, так и осталось и, казалось, что она не постарела ни на день…. Канцлеру вдруг захотелось слезть с лошади, размотать этот чертов шарф и крикнуть им: «Эй, это я! Вы узнаете меня?». И они бы узнали, потому что мало кто уезжал из Штайн дальше соседней деревни. Эльте был уверен, что его помнят, о нем рассказывают истории, причем, скорее всего, назидательные, с печальным концом и обязательной деревенской моралью, немногословной, но всегда удивительно точной и язвительной.