Сторона Германтов - [22]
Вернувшись из Оперы, наутро я добавил к образам, которые мечтал вновь увидать в последние дни, образ герцогини Германтской — высокой, с легкими белокурыми волосами, уложенными в сложную прическу, с обещанием нежности в улыбке, которую она послала мне из ложи своей кузины. Я собирался идти той дорогой, которую, по словам Франсуазы, облюбовала герцогиня, а заодно к концу занятий и урока катехизиса поспеть к школе, чтобы вновь увидеть двух девушек, встреченных позавчера. Но то и дело мне представлялась блистательная улыбка герцогини, от которой веяло на меня такой лаской. И, сам толком не понимая, чем занимаюсь, я отваживался соотнести все это (так женщина прикладывает к платью драгоценные пуговицы, полученные в подарок, чтобы видеть, как они будут смотреться) с усвоенными когда-то романтическими понятиями (например, понятием о том, что меня может полюбить женщина, что мы можем жить с ней общей жизнью), которые вырвались на свободу благодаря холодности Альбертины, преждевременному отъезду Жизели, а до того — добровольной и слишком затянувшейся разлуке с Жильбертой; и тут же я сопрягал с этими понятиями образы то одной, то другой встреченной девушки, а потом сразу пытался приспособить к ним воспоминание о герцогине. По сравнению с этими понятиями воспоминание о ней было не бог весть что, так, маленькая звездочка в конце длинного хвоста пылающей кометы; вдобавок сами понятия были мне хорошо известны задолго до знакомства с герцогиней Германтской, а вот воспоминание, напротив, было несколько зыбким, порой от меня ускользало; понадобилось немало часов, чтобы это смутно витающее во мне наравне с образами других привлекательных женщин воспоминание постепенно превратилось в единственную и окончательную, исключительную по отношению к любому другому женскому образу ассоциацию с романтическими понятиями, усвоенными мной задолго до него; за те несколько часов, пока оно сохранялось у меня в голове ярче всего, мне следовало бы догадаться, додуматься, что это, собственно, такое; но я тогда не знал, каким важным оно станет для меня; оно просто было сладостным, как первое свидание с герцогиней Германтской у меня в душе, и только этот первый набросок и был похож на оригинал, только он был срисован с натуры, только на нем герцогиня Германтская была настоящая; только в те несколько часов, пока я хранил это воспоминание, не слишком им дорожа, оно и было чарующим, потому что тогда к нему все время свободно, неторопливо, неустанно, без малейшего принуждения, без малейшей тревоги обращались мои понятия о любви; позже, по мере того как эти понятия все больше его укрепляли, оно с их помощью набрало силу, но стало еще более зыбким; вскоре я уже не мог его вернуть; и в мечтах я, конечно, совершенно его искажал, потому что всякий раз, когда я видел герцогиню Германтскую, я ощущал, причем всякий раз по-другому, этот зазор между тем, что я воображал, и тем, что видел. Я, конечно, по-прежнему, как только герцогиня показывалась в конце улицы, замечал ее высокий рост, лицо, озаренное ясным взглядом, легкие волосы — все то, ради чего приходил; но зато спустя несколько секунд, когда, сперва отвернувшись, чтобы она не догадалась, что я пришел нарочно ради встречи с ней, а потом, поравнявшись с ней, я поднимал на нее взгляд, мне представало хмурое лицо, усеянное красными точками, не то от холодного воздуха, не то от кожного раздражения; на мое неизменное приветствие она отвечала холодным кивком, в котором не было ни следа той сердечности, что на представлении «Федры», а наоборот, мой поклон словно удивлял и раздражал ее. Тем временем образы двух девушек вели у меня в сердце неравную борьбу с образом герцогини за мою влюбленность, и все-таки через несколько дней именно память о герцогине стала всплывать чаще всего словно сама по себе, а ее соперницы поблекли; в конце концов я, в сущности по собственной воле, по своему выбору и для своего удовольствия, перенес на нее все свои любовные мысли. Я уже не думал ни о девушках, изучающих катехизис, ни о давешней молочнице, а между тем у меня исчезла всякая надежда найти на улице то, за чем я туда ходил, — нежность, которую посулила улыбка в театре, силуэт, ясное лицо, белокурые волосы; вблизи все это оказалось совсем не так. Теперь я даже не мог сказать, как выглядит герцогиня Германтская, по каким приметам я ее узнаю: общий облик оставался неизменным, но лицо что ни день менялось, так же как шляпа и платье.
Почему в какой-нибудь день я по охватившей меня счастливой дрожи понимал, что не зря вышел из дому и повстречаюсь с герцогиней, когда видел издали, что ко мне приближается под сиреневой шляпкой кроткое и гладкое лицо, чье очарование симметрично распределено вокруг двух синих глаз, а линия носа словно расплывается? Почему я испытывал такое же волнение, так же притворялся равнодушным, так же рассеянно отводил взгляд, как накануне, когда на боковой улице возникали под шапочкой цвета морской волны видимые в профиль нос, похожий на птичий клюв, и румяная щека, перечеркнутая пронзительным глазом, словно у какой-нибудь египетской богини? А однажды это оказалась не женщина с птичьим клювом, а точь-в-точь настоящая птица: платье герцогини скрывалось под мехами, и даже шапочка была меховая, так что платья было совсем не видно и казалось, что сама она от природы покрыта шерсткой, как какой-нибудь гриф, обросший толстыми, густыми, взъерошенными и мягкими перьями, напоминающими мех. Посреди всего этого природного оперения виднелась маленькая головка, а на ней изгибался клювик и таращились пронзительные синие глаза навыкате. В такой-то день я часами ходил взад и вперед по улице, не замечая герцогини, как вдруг в глубине лавочки, торгующей молоком, притаившейся в этом аристократически-простонародном квартале между двумя особняками, мне виделось размытое и незнакомое лицо элегантной дамы, рассматривавшей творожные сырки, и прежде чем я успевал ее рассмотреть, меня, словно молния, которую замечаешь прежде чем охватишь всю картину целиком, настигал взгляд герцогини; в другой раз, так ее и не встретив, я слышал, как бьет полдень, и, понимая, что ждать больше не имеет смысла, понуро брел к дому; приуныв, я невидящим взглядом провожал какую-то карету, как вдруг понимал, что дама в карете, чьи бледные, безвольные или, наоборот, напряженные и полные жизни черты под круглой шляпой, увенчанной высокой эгреткой, складываются в лицо незнакомки, которую я, казалось, не узнавал, кивнула не кому-нибудь, а мне, и что эта дама не кто иная, как герцогиня Германтская, причем она со мной поздоровалась, а я ей даже не ответил. А иногда я сталкивался с ней у входа в дом, перед ложей швейцара, чьи испытующие взгляды были мне ненавистны; он рассыпался перед ней в приветствиях, а заодно, по-видимому, ябедничал. И вся прислуга Германтов с трепетом следила за их диалогом, прячась за шторами, хотя ничего не могла расслышать, а в результате кто-нибудь из слуг, на которого сплетник-швейцар «донес», лишался выходного. Передо мной являлись одно за другим разные лица герцогини Германтской, занимавшие то большее, то меньшее пространство в общем ее облике, но любовь моя не была прикована к какой-то одной части ее плоти или наряда, сменявших друг друга день ото дня; она могла почти полностью преображать их и обновлять, но волнение мое оставалось неизменным, потому что я видел: и новая пелеринка, и незнакомая щека принадлежат все той же герцогине Германтской. Я любил ту невидимку, что приводила все это в движение; меня печалила ее враждебность, меня завораживало ее приближение, мне хотелось проникнуть в ее жизнь и разогнать ее друзей. Все равно, с голубым перышком или с алым румянцем, — все, что она делала, оставалось для меня важнее всего.
Роман «Содом и Гоморра» – четвертая книга семитомного цикла Марселя Пруста «В поисках утраченного времени».В ней получают развитие намеченные в предыдущих томах сюжетные линии, в особенности начатая в предыдущей книге «У Германтов» мучительная и противоречивая история любви Марселя к Альбертине, а для восприятия и понимания двух последующих томов эпопеи «Содому и Гоморре» принадлежит во многом ключевое место.Вместе с тем роман читается как самостоятельное произведение.
«В сторону Свана» — первая часть эпопеи «В поисках утраченного времени» классика французской литературы Марселя Пруста (1871–1922). Прекрасный перевод, выполненный А. А. Франковским еще в двадцатые годы, доносит до читателя свежесть и обаяние этой удивительной прозы. Перевод осуществлялся по изданию: Marcel Proust. A la recherche du temps perdu. Tomes I–V. Paris. Editions de la Nouvelle Revue Francaise, 1921–1925. В настоящем издании перевод сверен с текстом нового французского издания: Marcel Proust. A la recherche du temps perdu.
«Под сенью девушек в цвету» — второй роман цикла «В поисках утраченного времени», принесшего писателю славу. Обращает на себя внимание свойственная Прусту глубина психологического анализа, острота глаза, беспощадность оценок, когда речь идет о представителях «света» буржуазии. С необычной выразительностью сделаны писателем пейзажные зарисовки.
Роман «У Германтов» продолжает семитомную эпопею французского писателя Марселя Пруста «В поисках утраченного времени», в которой автор воссоздает ушедшее время, изображая внутреннюю жизнь человека как «поток сознания».
Новый перевод романа Пруста "Комбре" (так называется первая часть первого тома) из цикла "В поисках утраченного времени" опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.Пруст — изощренный исследователь снобизма, его книга — настоящий психологический трактат о гомосексуализме, исследование ревности, анализ антисемитизма. Он посягнул на все ценности: на дружбу, любовь, поклонение искусству, семейные радости, набожность, верность и преданность, патриотизм.
Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.
Один из трех самых знаменитых (наряду с воспоминаниями госпожи де Сталь и герцогини Абрантес) женских мемуаров о Наполеоне принадлежит перу фрейлины императрицы Жозефины. Мемуары госпожи Ремюза вышли в свет в конце семидесятых годов XIX века. Они сразу возбудили сильный интерес и выдержали целый ряд изданий. Этот интерес объясняется как незаурядным талантом автора, так и эпохой, которая изображается в мемуарах. Госпожа Ремюза была придворной дамой при дворе Жозефины, и мемуары посвящены периоду с 1802-го до 1808 года, т. е.
«Замок Альберта, или Движущийся скелет» — одно из самых популярных в свое время произведений английской готики, насыщенное мрачными замками, монастырями, роковыми страстями, убийствами и даже нотками черного юмора. Русский перевод «Замка Альберта» переиздается нами впервые за два с лишним века.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1904 г.
Историческая трилогия выдающейся норвежской писательницы Сигрид Унсет (1882–1949) «Кристин, дочь Лавранса» была удостоена Нобелевской премии 1929 года. Действие этой увлекательной семейной саги происходит в средневековой Норвегии. Сюжет представляет собой историю жизни девушки из зажиточной семьи, связавшей свою судьбу с легкомысленным рыцарем Эрландом. Это история о любви и верности, о страсти и долге, о высокой цене, которую порой приходится платить за исполнение желаний. Предлагаем читателям впервые на русском все три части романа – «Венец», «Хозяйка» и «Крест» – в одном томе.
Люси Мур очень счастлива: у нее есть любимый и любящий муж, очаровательный сынишка, уютный дом, сверкающий чистотой. Ее оптимизм не знает границ, и она хочет осчастливить всех вокруг себя. Люси приглашает погостить Анну, кузину мужа, не подозревая, что в ее прошлом есть тайна, бросающая тень на все семейство Мур. С появлением этой женщины чистенький, такой правильный и упорядоченный мирок Люси начинает рассыпаться подобно карточному домику. Она ищет выход из двусмысленного положения и в своем лихорадочном стремлении сохранить дом и семью совершает непоправимый поступок, который приводит к страшной трагедии… «Три любви» – еще один шедевр Кронина, написанный в великолепной повествовательной традиции романов «Замок Броуди», «Ключи Царства», «Древо Иуды». Впервые на русском языке!
Джеймс Джойс (1882–1941) — великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. Роман «Улисс» (1922) — главное произведение писателя, определившее пути развития искусства прозы и не раз признанное лучшим, значительнейшим романом за всю историю этого жанра. По замыслу автора, «Улисс» — рассказ об одном дне, прожитом одним обывателем из одного некрупного европейского городка, — вместил в себя всю литературу со всеми ее стилями и техниками письма и выразил все, что искусство способно сказать о человеке.
Самый популярный роман знаменитого прозаика Арчибальда Кронина. Многим известна английская пословица «Мой дом — моя крепость». И узнать тайны английского дома, увидеть «невидимые миру слезы» мало кому удается. Однако дом Джеймса Броуди стал не крепостью, для членов его семьи он превратился в настоящую тюрьму. Из нее вырывается старшая дочь Мэри, уезжает сын Мэт, а вот те, кто смиряется с самодурством и деспотизмом Броуди — его жена Маргарет и малышка Несси, — обречены…