Столовая гора - [20]

Ей грозили большие неприятности. Но Лизочка бегала к своему новому начальству — предсовнархоза, от него к члену ревкома и в Чека — объясняла, рассказывала, плакала, смотрела преданными глазами, опять объясняла и, наконец, выручила.

После двухнедельного заточения генеральша вернулась домой и слегла в постель.

С тех пор Лизочку иначе не называли дома, как товарищ Лиза. Она стала незаменимой работницей, бегала на заседания служащих, избрана была председательницей комслужа, секретарем домкома, домой приносила ворох политических новостей и вскоре записалась в сочувствующие.

Мечта генеральши Рихтер осуществилась: на всех дверях ее квартиры прилипли охранные грамоты.

3

Халил-бек стоит в передней перед запертой дверью, по многу раз перечитывая удостоверение: «Дано сие артистке Первого Советского драматического театра Ланской З. П. в том, что имущество ее не подлежит реквизиции, а квартира уплотнению, что подписью»…

— Что подписью,— машинально вслух повторяет он.

За дверью Милочка помогает Ланской раздеться и лечь. Ему позволили подождать, обещав позвать, когда все будет готово. Он все еще не знает, что произошло с Ланской два дня тому назад, чем она больна, но чувствует непонятное ему самому освобождение. Точно эта болезнь — завершение прежнего, поворот к новому. Нельзя же дальше терзать свое тело и душу. Горы давят лишь до тех пор, пока находишься у их подножья. Достаточно подняться вверх… Он сумеет это сделать… Пусть только захочет она. Кирим знает такие тропы, по которым бродят лишь шакалы и рыси. А после они уехали бы еще дальше. Ей необходим театр, без него она не может жить — он понимает прекрасно. Но раз нужно отдохнуть…

Вчера Халил закончил третий рисунок из своего сказочного цикла «Семь ковров царицы — семь дней недели» — вышивает он акварелью на ватманской бумаге. Семь ковров, где краски горят, пляшут, поют, как цветы Дагестана, как птицы в садах аварских князей, как Терек.

Когда аварцы хотели выбрать себе красавиц жен — они надевали белые бешметы, золотое с цветными каменьями оружие, садились на лучших коней и спускались в долину Кахетии к трусливым грузинам. Там они похищали лучшую добычу и, отягченные, пьяные вином любви, снова подымались ввысь, в орлиные свои гнезда. Потому что они были рыцарями гор. Так сделал бы и он — Халил-бек, если бы остался простым пастухом и воином из аула Чох. Но он художник, он европеец, и он только просит.

— Змейка, я хочу увести тебя в горы. Позволь мне сделать это…

И женщина смеется. Женщина всегда смеется, когда ее о чем-либо просят…

Вот что рассказывают семь ковров Халил-бека.

4

Генерал открывает дверь из столовой, глядя на ушедшего в свои мысли художника.

— Бу-бу-бу, бу-бу-бу,— бубнит генерал, поглаживая седенькую свою бородку. На ногах у него зеленые чувяки и синие брюки со споротыми лампасами. На плечах пиджачок из купального полосатого халата.

Курит он махорочную вертушку и поплевывает на пол.

— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, мое почтение, молодой человек, мое почтение. Как ваши дела, как ваше художество? Долго мы с вами будем сидеть в бесте?.. ^{46} Чего-с?..

Он плохо слышит, бедный генерал. Махорка заставляет кашлять. В конце концов, если бы не маленькие неприятности, не фантастические цены — девятьсот рублей фунт хлеба — девятьсот рублей! — не отсутствие белья — жить можно было бы и при этой власти. У Лизочки связи. У этой девчонки голова — я вам доложу. Она далеко пойдет, уверяю вас!

— Управляющий делами совнархоза, представьте себе, был у нас вчера. И весьма мил. Принес Лизочке заготовки на ботинки. Презент. Чего-с? Заготовки-с! Беседовали… Ком-му-нист!

Генерал кашляет, таращит глаза, плутовски по-детски улыбается.

— Ничего не поделаешь. Время, батенька мой. Сидели, представьте себе, и беседовали. Просил захаживать. В конце концов…

— Котик! — кричит ему из дальней комнаты генеральша.

— Что, сударыня?

— С кем это ты?

Генерал подмигивает Халилу и басит в ответ:

— Так, с одним коммунистом, пришел по делу, на заседание зовет.

Слышно, как бежит взволнованная генеральша — шлепают туфли, дзинькают ключи от пустых шкафов.

— И вечно ты с глупостями,— говорит она, увидя Халила,— пригласил бы к нам! Сейчас Лизочка придет со службы. Милости просим!

Она в капоте, в рыжеватеньком, сильно вылезшем, свалявшемся паричке. Птичий носик озабоченно нюхает воздух, тонкие губы поджаты раз и навсегда, испуганно и виновато.

— Сейчас Лизочка придет,— повторяет она значительно,— без пяти четыре.

Ведь теперь у них Лизочка все, и все для Лизочки. Разве они могли бы жить, если бы не Лизочка?

5

У Ланской целое общество.

Она лежит на кровати в японском халате, с распущенными волосами, устало, успокоено, по-детски улыбаясь. Все кажутся ей необычайно милыми и добрыми, всех хочется благодарить, как спасителей. Генеральша и Лизочка сидят на стульях у ее изголовья, Халил-бек смущенно и радостно перебирает подвернувшийся под руку альбом с фотографическими карточками актеров, театральными программами, открытками. Милочка хлопочет у примуса, накачивая его, зажигает, ставит на огонь жестяной чайник.

Генерал бубнит — бу, бу — и то входит в комнату, то выходит — покурить «махрец»