Столица - [83]

— Мне очень жаль,— проговорил Монтэгю задумчиво.— Но я и не предвидел, что это может привести к такому результату.

— Так я и сказал Робби,—ответил Оливер.— Но, боже! Что мне пришлось вытерпеть!

Он кинул пальто и шляпу на кровать и, сев на нее, сам начал рассказывать, как все произошло.

— Насилу я ему втолковал, что тебе, как новому человеку, трудно разобраться в сути дела,— сказал он.— Мне кажется, он вообразил, будто ты нарочно втерся к нему в доверие, чтобы действовать против него наверняка. Думаю, это миссис Робби его так настроила — ты ведь знаешь, все ее деньги вложены в страховые предприятия.— Оливер вытер пот со лба.— Ох! Воображаю, что сейчас говорит старый Уимен! И каково-то бедной Бетти! А Фредди Вэндэм — да к нему теперь и близко не подступишься! Надо послать ему телеграмму и убедить его, что все это недоразумение и что мы из него выпутаемся.

И Оливер поднялся, чтобы осуществить свое намерение.

— Постой,— услышал он, когда уже был на полдороге к письменному столу.

Оливер оглянулся и увидел, что Монтэгю стоит бледный.

— По-видимому, под словами «из этого выпутаться» ты разумеешь, что я брошу процесс?—сказал он.

— Разумеется,— последовал ответ.

— Так вот что,— медленно продолжал Монтэгю.— Я знаю, все это будет тяжело тебе, и я очень огорчен. Но ты должен был с самого начала понять, что процесса я никогда не брошу.

Оливер даже рот раскрыл от удивления.

— Аллен! — только и мог он выговорить. Наступило короткое молчание, и вдруг разразилась буря. Оливер хорошо знал брата; ему было ясно, что слова эти сказаны не на ветер и тот как сказал, так и поступит. И Оливер дал волю гневу. Он бесновался, осыпал брата ругательствами, заламывал руки, ораторствовал, обвинял брата, что тот его предал, разоряет и топит не только самого себя, но и всю семью. Над ними будут глумиться, их будут оскорблять, их занесут на черную доску и вышвырнут из общества. Судьба Элис будет испорчена — перед ней закроются все двери. И его собственная карьера тоже рухнет, не успев расцвесть; его не примут ни в один клуб, он превратится в парию, его ждут банкротство и нищета. Оливер снова и снова обрисовывал сложившееся положение, называя по именам всех, кто сочтет себя уязвленным, и высказывая предположения, кто из них что предпримет; помянул он и Уоллингов, и Винэблов, и Ивэнсов, и Вэндэмов, и Тоддсов, и Уименов — все они одна когорта, и Аллен бросил бомбу в самую их гущу!

Монтэгю мучительно было глядеть на ярость и отчаяние брата; но перед собой он видел прямой и ясный путь и знал, что не свернет с него.

— Очень печально слышать, что все наши знакомые— воры,— сказал он.— Однако моего отношения к воровству это ничуть не меняет.

— Господи боже! — воскликнул Оливер.— Ты что, приехал в Нью-Йорк проповеди читать?

— Нет, я приехал заниматься юридической практикой. А юрист, который уклоняется от борьбы с беззаконием,— изменник своей профессии.

Оливер в отчаянии схватился за голову: ну как говорить с человеком, у которого такой образ мыслей?

Потом он снова перешел в наступление: должен же брат понять, в какое неловкое положение он поставил себя перед Уоллингами! Он пользовался их гостеприимством, они ввели его и Элис в общество, они все на свете для них сделали,— этого не оплатишь никакими деньгами. И вдруг он наносит им такой удар!

Но уговоры Оливера не произвели желаемого действия: Монтэгю только выразил сожаление, что вообще знался с Уоллингами. А если они рассчитывали своей дружбой связать ему руки, то от таких людей он предпочитает держаться подальше.

— Сообрази хоть то, что ты губишь не одного себя! — вскричал Оливер.— Подумай, что ты с Элис-то делаешь?

— Знаю, и для меня это всего тяжелей,— ответил тот,— но я уверен, что Элис не заставит меня бросить начатое.

Оливер прекрасно видел, что решение Монтэгю непреложно, только никак не хотел этому верить. Временами он как будто сдавался, но, представив себе того или иного из своих друзей и то нестерпимое положение, которое неминуемо для него создастся, он с отчаянием в голосе снова и снова обрушивался на брата. Он умолял, упрекал, даже плакал; потом, взяв себя в руки, вскакивал и, усевшись против Монтэгю, начинал доказывать ему его неправоту.

Они просидели почти до рассвета; в глухой час ночи Монтэгю, бледный и расстроенный, но по-прежнему непоколебимый, следил за картиной, которую перед ним разворачивал его брат. То была картина столицы такой, как он ее понимал. Город, управляемый могучей силой — силой денег, главную роль здесь играли знаменитые богатые семьи, которые несколько поколений подряд держали власть в своих руках и привыкли рассматривать город со всем его многомиллионным населением как свою родовую вотчину. Они им полностью владеют — он весь зажат у них в кулаке. Железные дороги, телеграф и телефон, банки, страховые общества и тресты — всё принадлежит им; они же заправляют политической машиной и законодательными органами, судами и .прессой, церквами и учебными заведениями. Цель их правления — грабеж; в их сундуки потоком стекаются все Доходы. Всякий посторонний человек, являющийся в их город, достигает успеха лишь в том случае, если потакает их интересам, и неминуемо обречен на неудачу, если не дает использовать себя им на пользу. Крупный издатель, популярный епископ — это люди, проповедующие их доктрины; знаменитый государственный деятель — это человек, составляющий угодные им законы; хороший юрист — это юрист, который помогает им обманывать публику. Любого, кто осмелится им противодействовать, они вышвырнут и растопчут, оклевещут, высмеют и разорят.