Столь долгое возвращение… - [82]

— Я не утверждаю, что своим отказом подписать это письмо предотвратил его опубликование, — закончил Эренбург, — но, быть может, все же содействовал этому.

Попутно приведу рассказ умершего уже театрального деятеля Игоря Нежного, который до войны был директором Московского художественного театра. Рассказ этот я слышала от Нежного на Рижском Взморье летом 1959 года. Нежный был арестован в феврале 1953 года, когда «дело врачей» было уже готово к процессу. Его однажды допрашивал Рюмин. Рюмину не понравился какой-то ответ Нежного, и он его ударил всего раз и вроде бы не сильно, но Нежный оглох навсегда. Нежный шел по делу «сионистского центра», возглавлявшегося пианистом Григорием Гинзбургом. Все, взятые по делу, были из среды художественной интеллигенции.

План был такой: 6 марта 1953 года (составители плана, разумеется, не предвидели внезапной смерти Сталина 5 марта) в Колонном зале Дома союзов открывается процесс «врачей-убийц». «Убийц», осужденных всем советским народом, в том числе и всеми честными евреями, которых, разумеется, подавляющее большинство, приговаривают к повешению и вешают публично — новый важный вклад в советское законодательство и пенитенциарную систему. Но вскоре выясняется, что сионисты не унялись, не прекратили своих происков: навербовали музыкантов, артистов и других деятелей искусства, которые должны отравить советскую культуру. (Тут уже прямая связь с космополитами, «разоблаченными» еще в 1949-м, сразу после ареста наших).

Новый процесс — в начале мая, снова в Колонном зале. Снова приговоры к повешению, но на этот раз народ (не толпа, а именно народ!) в справедливой, хотя и противозаконной ярости вырывает осужденных из рук конвоя прямо у выхода из зала суда и линчует их.

Тогда должно появиться второе письмо евреев в «Правду»: гнев советского народа справедлив и неудержим, но, поскольку подавляющее большинство евреев — истинные советские патриоты и их необходимо защитить, гарантировать их безопасность, видные деятели еврейской национальности просят партию и правительство поместить советских евреев в «безопасные условия» Восточной Сибири… Бараки в Магаданской области начали строить еще при жизни Сталина.

Этот сценарий примерно отвечает и сталинской садистской психологии и его практике: он почти никогда не действовал сразу, а всегда постепенно, по этапам (примеров уйма, хотя бы ликвидация всех политических соперников, начиная с троцкистов).

Едва ли не самая поразительная деталь в этом рассказе, что вместо грандиозного спектакля — ритуального процесса, который Сталин и его подручные готовились поставить в Колонном, зале в конце первой декады марта, история поставила спектакль несравненно более грандиозный — похороны одного из самых страшных преступников нашего страшного века — Иосифа Сталина.

Впоследствии я еще несколько раз встречалась с Эренбургом — в частности, в связи с его работой над книгой мемуаров «Люди, годы, жизнь», где он писал о Маркише. На одной из этих встреч Эренбург рассказал мне о том, как его пытались привлечь к участию в «малаховском» процессе конца 50-х годов — тогда была под Москвой, в Малаховке, сожжена еврейская синагога. Сотрудник МГБ приехал к Эренбургу и предложил ему быть экспертом в процессе.

— Я ничего не знаю об этом деле, — сказал Эренбург, — в прессе ничего о нем не было.

Тогда эмгебешник предложил Эренбургу познакомиться с некоторыми следственными документами. Среди них были листовки антисемитского, погромного содержания, подписанные «БЖСР».

— Что это за подпись? — спросил Эренбург.

— Бей Жидов Спасай Россию, — разъяснил посетитель.

— Я могу выступить в процессе как общественный обвинитель, но не как эксперт, — сказал Эренбург.

— Ну, что ж, мы свяжемся с вами, — сказал посетитель.

Дальнейшей связи, однако, не последовало, и сам процесс, как известно, не состоялся.

Настойчиво, несколько раз возвращался Эренбург к тем слухам, которые связывали его с гибелью Маркиша и других членов еврейского антифашистского комитета. Он опровергал эти слухи, говорил, что ничего не знал о судьбе наших. Эренбург был слишком умен, чтобы не понимать той роли, которая была ему отведена. В пору погрома 1949–1952 годов, в то время, как антисемитизм в СССР приближался по размаху к национал-социалистическим образцам, Эренбург, постоянно подчеркивавший свое еврейское происхождение, разъезжал по всему свету и произносил речи в защиту «сталинской политики мира», опровергая «клеветнические вымыслы» об антисемитской кампании в СССР самим фактом своего появления на международных трибунах.

Кстати говоря, Эренбург, хоть и нехотя, сквозь зубы, но все же признался в своей трусости. Я имею в виду его мемуары «Люди, годы, жизнь», книга 6, глава 15 (впервые напечатано в «Новом мире» 1965, № 2). Он начинает с явной лжи: в 1949 году он, дескать, ничего не понимал, Сталин умел многое маскировать. Но что тут было не понять прошедшему огонь, воду и медные трубы Эренбургу, когда в воздухе уже пахло еврейской кровью, а по масштабу репрессий страна уже перешагнула пороги 36–38 годов, когда были депортированы целые народы — «предатели», лагеря набиты битком, а жертвы довоенных чисток, оставшиеся в живых и вышедшие на волю, возвращались за колючую проволоку?