Стоило ли родиться, или Не лезь на сосну с голой задницей - [82]
Могу ли я увидеть себя на месте девочки, ставшей впоследствии моей матерью? На фотографиях — самая ранняя на руках у няни, маме не больше двух лет, а потом она все старше и старше — мама одета и причесана, как девочки того времени. В выражении ее лица нет ни бойкости, ни самодовольства, она не стремится «подать» себя, смотрит столько же в себя, сколько из себя. У меня такой же взгляд (чему способствовала близорукость обеих) на детских фотографиях, но мама выглядит иначе, наверно потому, что вокруг этого взгляда хорошенькое личико и его миловидность подчеркивается сложной прической и нарядным платьем.
Как это было в то время принято и распространилось и на мое детство, дети рисовали, или переводили, или наклеивали вырезанные картинки и писали, как умели, сначала печатными буквами, нежные послания своим родителям, по поводам и без повода: «Милая мама поздравляю тебя с днем рождения и прошу принять мой подарок. Желаю тебе здоровья и всево хорошего. Твоя дочка Розочка». Когда дети делали первые успехи в иностранных языках, послания писались по-немецки или по-французски, что одновременно с выражением любви свидетельствовало о том, что родители не напрасно их учат (a Fräulein[101], по-видимому, исправляла ошибки, «по брульонам[102]»): «Mon cher papa Je te souhate une bonne fête. Та fille qui t’aime. Rose»[103].
На другом поздравлении отцу мама подписывается: «Твоя дочь Розулька», — очевидно, отец так называл ее. Бонна пишет бабушке: «Дети веселы, насморк почти прошел… Розочка с таким удовольствием пишет Вам, так приятно на нее смотреть, как она выводит маленьким кулачком буквы» (маме лет пять). И родители сохранили все эти листки с нарисованным петухом (дядя Ма — «милому папе»), тетрадки с переписанным детским французским рассказиком (мама — «милой маме»), с общепринятыми, а иногда своими словами: «и сказать тебе, какая ты хорошая» (дядя Ма — своей матери).
У бабушки было свободнее детям, чем мне у Марии Федоровны. Мария Федоровна рассказывала, со слов мамы, что, приходя из гимназии, дядя Ма ложился на диван с книгой и ел французскую булку всухомятку. «Вот и испортил себе желудок», — с торжеством говорила Мария Федоровна. Для меня такое своеволие было невозможной вещью.
Книги, когда начинаешь их читать сам, так легко читаются, что кажется, что и писать их ничего не стоит, и хочется, чтобы кто-то читал сочиненное тобой. В 1899 году, когда маме было пять лет, она сочинила «Сказки». Таково заглавие на первой странице тетрадки, сшитой из бумаги и очень неравномерно разлинованной. «Сказки» написаны печатными буквами с детскими наивными ошибками (их мало и не забыт твердый знак на конце слов и ять там, где он полагался) и украшены рисунками цветными карандашами. Буквы огромные, но в конце каждой сказки подпись — свидетельство своего авторства. Вот три «сказки» из семи:
«Дети пошли раз по грибы в лес и пошел дождь. Роза Шор».
«Раз мы пошли в лес и вдруг мы увидели собаку бешиную. Роза Шор».
«Раз мы пошли в поле и нарвали букет подарили маме. Роза Шор».
Маме лет семь, и в следующей тетрадке, тоже сшитой и разлинованной, больше страниц, почти нет орфографических ошибок, сказки, при всей их наивности, уже похожи на сказки. Вот большой отрывок одной из них:
«Была зима. Снег валил хлопьями. Старушка сидела и вязала чулок. Вдруг кто-то постучался: впустите! — проговорил он. — Кто же это такой? — подумала она, но все-таки отворила дверь. Каково же было ее удивление, когда она увидела старика, одетого в лохмотья. Старик был волшебник. Он спросил ее, чего она хочет?.. Старик взмахнул палкой и вдруг она превратилась в прекрасную девушку, а старик исчез.
На другой вечер, когда она легла спать. Вдруг вползла змея и заговорила человеческим голосом… «Я и есть тот самый старик»… он не успел заговорить, как вдруг раздался звонок. В комнату взошли люди и сказали, что соседний Принц просит ее руки. Она согласилась. Они поехали. Был пир на весь мир».
Мне было семь или восемь лет, когда я сочинила сказку «Баран и курица». Моя сказка гораздо беднее и глупее маминых, в ней нет ни волшебников, ни превращений, ни красивых персонажей — неудивительно, что у мамы она не вызвала энтузиазма. Мама развилась интеллектуально намного раньше, чем я. Вот еще ее сочинение, совсем в другом роде. Судя по почерку и по ошибкам, маме не больше восьми лет. Это вырванные листки из маленькой самодельной тетрадки. То, что сохранилось, имеет смысл, может быть, ничего и не было в начале:
«Христа считают за Бога. Помоему Его нужно уважать, но называть Богом, это уж слишком. Уважать-то нужно, потому что Он учил людей и делал им добро. Можно назвать Моисея или другого пророка богом, но всетаки он Им не будет, Бог Богом и останется. Говорят, что евреи мучали христиан, а разве христиане не мучали евреев? Если и мучали евреи христиан, то может быть 100 человек, если и 200, а все же не все. И вот еще что: христиани очень часто называют евреев жидами и обращаются с ними нехорошо. Если есть какой-ни-будь знаменитый еврей, его уже не называют евреем, а как-ни-будь иначе». На последней странице выведены двойной линией и раскрашены лиловым карандашом большие буквы. Р.И. (десятеричное) Ш., а под ними в рамке, обведенной красным и украшенной красными цветочками, написано:
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.