Стоило ли родиться, или Не лезь на сосну с голой задницей - [58]
Наши прогулки часто имели целью магазины. При этом мне что-либо покупали. В хлебном отделе «Елисеева» стоял железный ящик, в котором находились горячие пончики, обсыпанные сахарным песком. Когда его открывали, из него шел масляный пар. Мне и Тане, если она ходила с нами, Мария Федоровна покупала по пончику («на машинном масле», по ее мнению). Я ела так, чтобы самое вкусное оставалось напоследок, а Таня начинала с самого вкусного и так явно презирала меня за мою манеру, что, уже будучи взрослой, я с облегчением прочла в одной книге, что дети едят, как ела я, а начинают со вкусного животные.
Зойка Рунова сказала, что в Филипповской булочной («у Филиппова») продаются не пончики, а пирожки с повидлом ценой (35 копеек) ниже, чем пончики (50 копеек), и мне стали покупать пирожок, хотя Мария Федоровна была несколько шокирована таким предпочтением дешевого, когда можешь купить дорогое. Мы с Натальей Евтихиевной заходили к Филиппову за черным хлебом, который у Елисеева не продавали, там покупали для нас белый хлеб, а для Натальи Евтихиевны — французскую булку, чуть менее белую. Мне покупали также, чтобы сразу съесть, маленькую шоколадку «Миньон», или шоколад с орехами, или шоколадную раковину с бежевой начинкой за 1 рубль 15 копеек.
Но и кроме Елисеевского было много соблазнов. В Столешниковом переулке стали продавать маленькие пирожные: эклеры, корзиночки, бисквиты с кремом и облитые глазурью, крошечные колесики рулета — я сама выбирала, какие взять, а мама сказала: «Это настоящие пти-фуры, какие были до революции». То, что было до революции, в явном, но не замечаемом мною противоречии с моими передовыми взглядами, должно было быть во много раз вкуснее, гуще, слаще нынешнего, и мама разочаровала меня, сказав, что напиток шоколад, о котором я читала («дети пили шоколад»), был не такой сладкий и густой, как какао.
Мы были консервативны в еде, но не чуждались некоторых новшеств. Открылись магазины «Восточные сладости» и «Консервы», и мы пробовали кое-что. Остановились на немногом и стали покупать его постоянно. Сухое «киевское варенье» — засахаренные фрукты — существовало всегда, но вдруг появились деревянные коробки с надписью «Fruits glacés»[81], очевидно, предназначавшиеся для экспорта. Эти фрукты, не высушенные, а сочные, пропитанные сладким сиропом, были одной из самых вкусных вещей на свете. Они быстро исчезли, только глазированные черешни украшали торты. Мы пробовали косхалву (ее рубили топориком или ножом, по которому били молотком, — такая она была твердая) и козинаки, взрослым это было не по зубам, и они ели «еврейский бисквит с корицей». Но заливные орехи уже нигде не продавались. Когда мы их покупали в будочке на Тверском бульваре, они казались мне огромными, с трудом умещались во рту, наверно, потому, что я была еще совсем маленькая. Заливные орехи имели шарообразную форму; сверху была твердая светло-коричневая или серая, полупрозрачная оболочка из жженого сахара, сама по себе необычайно вкусная. Под ней виднелись две половинки грецкого ореха, а вся остальная внутренность шара состояла из сладкого и мягкого вещества — марципана (когда я запихивала целую конфету в рот, так что щека оттопыривалась, мама смеялась: «У тебя защечные мешки, как у обезьян». А Мария Федоровна говорила про меня: «Она лягушку в сахаре съест»).
Но я еще не сказала о мороженом. Сначала оно продавалось только на улицах из круглых, узких и высоких металлических банок. В специальное устройство закладывалась вафля, ложкой накладывалось и приглаживалось мороженое, прикрывалось другой круглой вафлей, что-то нажималось в ручке, — и круглое мороженое в вафлях выдвигалось из формы. Мороженое лизали языком, а на вафлях были вытеснены детские имена: Галя, Нина, Вова и т. п. В зависимости от размера исходной формы мороженое стоило 18, или 36, или 72 копейки. Мне покупали маленькое или, чаще, среднее. Мороженое было молочное, крупинками. Потом открылись кафе-мороженое, и я в них бывала с Марией Федоровной или с мамой: мама ела пломбир, а я не могла, слишком жирно. Потом мороженое стали продавать на вес; в том числе у Никитских ворот, по дороге к моей школе. Мы с Марией Федоровной ходили туда после обеда или посылали Наталью Евтихиевну (она тоже ела, если был не постный день) и в кастрюльке приносили мороженое. Иногда там же покупали лед, настоящий или недавно изобретенный искусственный.
Благодарение Господу, многого привелось отведать!
Люди в те годы делились на бедных («необеспеченных»), небедных («обеспеченных») и, наверно, богатых, но последних я не видала. Бедные (я не говорю здесь о нищих) люди были тогда очень бедны, они покупали только серый хлеб, дешевую крупу, темные макароны, самую дешевую колбасу, круглую карамель без оберток и красную икру, которая, кажется, была дешевле сливочного масла. Они стеснялись заходить в Елисеевский магазин, разве что в мясной отдел, особенно когда были изобретены готовые рубленые котлеты, 33 копейки штука. Мы покупали три котлеты для Зебра, потому что тетя Эмма и дядя Ю не очень-то его кормили и он, целый день один в комнате, громко кричал: «Ар-няу! ар-няу! ар-няу!»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.