Сто удач и одно невезение - [71]

– Выходи!

Не, нормально? За бортом марток, морозец к тридцати, одежду забрал – выходи!

Вышел в клубах поднимающегося от голого тела пара, не спорить же! Осип указал ему на небольшую площадочку утрамбованного снега, и, когда Захар послушно встал туда босыми, горящими от перепада температур ступнями, шаман вылил на него ушат еле тепленькой родниковой водицы и приказал:

– Одевайся!

В этот вечер Захару отменили спортивно-оздоровительные мероприятия на грани пыток изуверских. Осип указал ему место у очага в центре чума, рядом с собой, Захар сел, как и шаман, скрестив ноги. Осип помолчал, покурил тонкую трубочку, с которой не расставался никогда, и вдруг улыбнулся, спрятав в щеках глаза-щелки:

– Однако, жизнь ухватил, Захарка! Завтра в стадо пойдешь, с чукчами, олешек арканить, зверя почувствовать!

Замолчал, смотрел загадочно, в прищур на Захара, затянулся трубочкой, выпустил клубы дыма.

– Ты, Захарка, помнишь, где водили тебя? – спросил неожиданно, с нажимом.

– Ты про сны, которые я видел, спрашиваешь? – уточнил Захар.

– Однако, глупый ты, Захарка! – издал скрипучий смешок Осип. – Это не сны, это ты в стране душ маетных, между мирами ходил!

– Не ходил, – всплыло перед глазами калейдоскопом пережитое и виденное, – оленем был, в болоте застрявшем, орлом, барсом, дрался за добычу, воином разных народов.

– Никогда не рассказывай, нельзя! – предупредил Осип. – Великий Дух проверял тебя на жизнь! Удостоил! А помнишь, кто тебя назад вывел? – спросил, глядя в глаза, шаман.

– Ты, – удивился вопросу Захар.

– Не моя! – покачал головой шаман. – Моя проводник, к Великому Духу обратился, он решал! Разрешил тебя назад вывести тому, кому ты нужен, однако!

Захар задумался над странной фразой.

– Женщина песню пела, позвала, – рассказывал Захар, окунаясь в яркое воспоминание. – И руку протянула, такую тонкую ладошку, я схватился, и она потянула и вытащила. Сказала: «Я с тобой».

– Твоя! – кивнул Осип.

– Да, – согласился уверенно Захар, – жена у меня, Ирина. Переживает очень, боится за меня.

– Не она, – выпустив порцию дыма, оповестил Осип, – другая. Твоя!

Захара поразили его слова и спокойная уверенность, с которой Осип утверждал нечто видимое и понятное только ему, хотел было порасспросить, про что он, да шаман не дал, остановил предупреждающим взглядом.

– Идем покажу, что в тебе было, – невозмутимо позвал, поднимаясь с места, Осип.

Привел Захара назад к банному чуму и дальше, к площадочке, где обливал его из деревянного ушата, и ткнул трубочкой – смотри!

Там, где стоял поливаемый водицей голый Захар, среди девственно-белого, сверкающего снега темнела почти почерневшая проплешина.

– Однако, далеко ушел, еле вернулся, принес в себе много из того мира! Смыли, в землю ушло, назад само вернется!

К назначенному Осипом времени для возвращения мужиков за другом больным в стойбище Захар научился арканить и скручивать оленей, перетаскал на плечах всех ездовых упряжки Осипа, бегал по целинному снегу по пять–десять километров, отжимался по тридцать раз, загорел от солнца и блескучести снежной, обливался еле теплой водой каждый день, научился понимать многие слова чукчей. И являл собой любимое развлечение и детей и взрослых стойбища, с удовольствием кричавших что-то веселое ему вслед, висевшей гроздьями на нем малышни, называвших его «Захарка–носитель собак».

Василий Маркелович, с достоинством выбравшийся первым из нарт, Захара не узнал, пригляделся и аж рот открыл, постоял, посмотрел, развернулся к Осипу и отвесил ему поклон до земли:

– Спасибо тебе, шаман великий, за друга нашего! Спас! С того света вытащил, век не забудем!

– Однако, завтра поедете, – не обратив внимания на выражение благодарности, сказал Осип, – праздновать станем, песни петь, олешка кушать, ночевать останетесь.

Провожая следующим утром Захара, Осип прищурился и сказал напоследок:

– Однако, Захарка, твоя женщина тебя вернула, ты ее и ищи, мимо не пройди!

Захар кивнул – вроде как согласился, а вроде и нет!

Он не сразу понял выражение потрясения на лицах родных, когда ввалился с мужиками в дом. Никитка так вообще его не узнал, убежал к себе в комнату, когда ему Ирина сказала, что это его папа. Захар расстроился даже, а повернувшись к большому, во весь рост зеркалу в прихожей, и сам поразился в первый момент – это кто?

Из зеркала на него смотрел незнакомый мужик, старше его лет на десять, заросший бородой-усами, с загорелым в черноту лицом, шире в костях, выше ростом, больше и мощнее прежнего Захара, с суровыми, пролегшими морщинами и с накачанной, как от многолетних каждодневных тренировок, стальной мускулатурой.

Он не узнал себя! Другой человек!

А он и стал теперь другой!

Уже не смог не тренироваться – бегал, качался, отжимался и обливался холодной водой каждый день, словно в нем кровь, привычки, жизнь поменяли! А и сознание заодно, наделив новыми непростыми и загадочными знаниями.

Загар сошел, бороду и усы он сбрил, пришлось поменять всю одежду, мала и коротка стала. Цивилизовался, вернулся из первобытно-общинного в современный строй и действительность.

О пении зовущей женщины, вытащившей его из потустороннего мира, о ладошке узенькой, запахе и дыхании ее не забыл, но задвинул подальше, туда, где хранил все мистическое, странное, непонятое, произошедшее с ним, и к чему относился весьма осторожно, с пиететом, стараясь суетностью бытия не тревожить.