Сто тысяч раз прощай - [29]
– Да, дружище Алекс, и ты с ней великолепно справишься. Но заглавная роль – это груз ответственности, который всегда ложится на меня.
Я наблюдал за ним с неприязнью. Наверное, он и вправду отличался той показной старомодной красотой, которая прежде ценилась в малобюджетных фильмах, где герой сражается с картонным динозавром. «Красив и сам это знает», как выражалась моя мама, и этот красавец, будто телепат, повернулся в мою сторону и, вместо того чтобы обратиться по имени, ткнул в меня пальцем:
– Какая роль интереснее: Ромео или Меркуцио?
Я хотел пожать плечами, но почему-то содрогнулся.
– А сам кого играешь?
– Кто, я? Не знаю еще.
– Ты из какой школы?
– Из Мертон-Грейндж, – сказал я, и Ромео покивал, словно такой ответ подразумевался сам собой.
– Из нашей школы, – подал голос Колин Смарт, который сидел, обхватив колени, и поедал глазами этого хвастуна.
– Для Чарли это типа дебют, – ядовито сказала Люси Тран. – В Мертон-Грейндж он известен отнюдь не актерским талантом.
– Меня зовут Майлз, – представился Ромео. – Я учусь в Хэдли-Хит, как и наш Джордж – вот там расселся.
Майлз указал на сутулого парнишку, который, устроившись в спасительной тени каменной ограды, ел банан и читал потрепанное карманное издание «Госпожи Бовари».
– Мм? – Тот посмотрел в нашу сторону через летные очки с толстыми, как аквариумное стекло, линзами.
На нем была, насколько я понял, форменная белая рубашка, а поверх нее – совершенно лишний джемпер; шапка блестящих черных волос напоминала битловский парик, а нос и подбородок мокли от прыщей цвета малинового сока.
– Джордж в моей команде, так ведь, Джорджи? – рявкнул Майлз.
Прыщавый парнишка помотал головой.
– Нет, Майлз, я не в твоей команде, – сказал он и, прежде чем вернуться к чтению, добавил: – Какой ты, однако, простой.
С видом сэра Ланселота Майлз от души расхохотался, но тут же бросился на Джорджа, одной пятерней прижал его к земле, а другой раздавил в его руке банан. Школа Хэдли-Хит, расположенная в пяти милях от города и обнесенная высокой стеной, относилась к разряду тех частных школ, к названию которых традиционно добавляется «специализированная». Ее учащихся по вполне понятной причине крайне редко встречали в центре города и, как снежных барсов, практически никогда не наблюдали вблизи. Мы замерли в неловком молчании, но потом…
– Эй, Майлз! – позвал очнувшийся Алекс. – Майлз, может, хватит?
Откатившись в сторону, Майлз вытер ладонь о траву.
– У нас в Хэдли-Хит отлично преподают сценическое движение.
– Почему ты такой козлина, Пэриш? – пробормотал Джордж.
– Есть потрясающий театральный зал, оснащенный по последнему слову техники, с круглой сценой в середине – мы оказываемся чуть ли не на коленях у зрителей. Там я сыграл Приятеля Джои в мюзикле «Приятель Джои», Артуро Уи в «Карьере Артуро Уи», Сирано в «Сирано де…».
– Заголовок в школьной газете: «Сирано: не дано…»
– Не нарывайся, Джордж! Мы недавно ставили «Убийство в соборе»…
– Где роль собора доверили Майлзу, – вставил Джордж.
– Для справки: мне доверили роль Томаса Бекета – настоящий марафон. Конечно, это не принц датский, которого мне реально хочется сыграть, но тоже довольно значительный герой.
– Это который принц датский, Пэриш? – спросил Джордж, вытаскивая из волос мякоть банана. – Уж не заглавный ли?
– Не заставляй меня делать второй подход, Джордж, скотина.
– На всякий случай: не обязательно все время повторять «заглавная роль», можно еще сказать «титульная». «Я выступил в титульной роли…»
– Вы понимаете, что это обалденная ответственность, когда на тебе держится весь спектакль?
– Здесь, между прочим, есть и второй персонаж: Джульетта, – напомнил Алекс. – От нее тоже многое зависит.
– Хм… – скептически фыркнул Майлз.
– Майлз, а какой у тебя самый любимый шекспировский монолог? – с благоговением спросила Люси, и Хелен с Алексом закатили глаза.
– Знаете, что характерно? – Майлз потер подбородок – реально потер подбородок. – Мои любимые шекспировские строки не входят ни в одну пьесу. Потому что… – эффектная пауза, – это сонет!
– Офигеть, – шепнула Хелен.
– Люси, – пробормотал Джордж, – ты хоть понимаешь, какое чудовище выпустила из клетки?
– «Ее глаза, – начал Майлз, воздев лицо к небу, – на звезды не похожи»!
Тут я лег на траву и зажмурился, а на губах у меня с самого начала была печать молчания и невежества.
Если это высвобождение творческой энергии имело целью дать нам раскованность и уверенность, то почему я сильнее, чем когда бы то ни было, мучился от скованности и робости? Алина говорила что-то насчет обретения способов существования в этом мире, насчет естественной реакции на других, и такие перспективы меня зацепили: для подростка, не способного пробиться сквозь заполонившую помещение толпу, или прилечь на диван вместе с одним из родителей, или подвалить к девушке, которая ему понравилась, и при этом не проглотить язык, это были завидные умения. Но ими невозможно овладеть, если ты только и делаешь, что строишь из себя скульптора, который ваяет чужое лицо, или притворяешься, будто у тебя одна за другой исчезают кости, или слушаешь какого-нибудь самовлюбленного мудака-лицедея, который разглагольствует о Шекспире и по памяти шпарит стихи. Мне просто требовалось понять, что делать со своими руками. Куда девать руки?
