Сто тысяч Королевств - [3]

Хотя молчаливая личность эта не окольцовывала себя видимой охраной, не носила короны, не вмешивалась в ход заседания (как и его свита); угадать, кто он, не составляло труда.

«Здравствуй, дедушка», — пробормотала себе под нос я и, даже зная, что невидима, послала ему улыбку через всю комнату. Пажи и писари одаривали меня слегка странноватыми взглядами весь остаток дня.

* * *

Склонив голову, я опустилась на колени перед дедом, слушая насмешливое хихиканье, доносившееся отовсюду.

Нет, постойте.

* * *

Некогда существовало трое богов.

Всего трое, имею ввиду. Сейчас их десятки, возможно, и сотни. Плодятся как кролики, что ни говори. Но когда-то их было всего трое, самых могущественных и блистательных из всех: бог дня, бог ночи и богиня рассвета и сумерек. Иными словами, Свет, Тьма и Тени, что между. Ну, или — Порядок, Хаос и Равновесие. Не так уж и важно это, ибо один давно погиб, другой, очевидно, тоже мёртв, ну а третий, да, он — единственный, сохранивший силу.

А заодно и тот самый залог власти Арамери. Имя ему — Небесный Отец, Пресветлый Итемпас, и предки Дома были преданнейшими из священников Его. За что и не избежали награды — оружия, столь могучего, что ни одна армия в мире не могла противостоять ему. С его-то (ха, точнее будет — их) помощью Арамери и провозгласили себя властителями мира.

Ну, вот. Так-то лучше.

* * *

Склонив голову, я опустилась на колени перед дедом; нож мой послушно лёг на пол рядом.

Мы были на Небесах, переместившись сюда сразу после заседания Консорциума, с помощью магии Отвесных Врат. По прибытии меня немедленно попросили пройти в дедову приёмную (по виду — точь в точь тронный зал). Формой — неровный круг (священный для Итемпаса), а сводчатый потолок заставляет придворных зрительно выглядеть величавее — совершенно зря, Амн и так гораздо выше, чем я, к примеру. Высокие, бледные, с безупречной осанкой, словно и не живые люди, из плоти и крови, а безмолвные статуи.

— Высокий из Высочайших, Лорд Арамери, — поприветствовала я. — Видеть вас — большая честь для меня.

Я расслышала хихикающий смех перед тем, как войти в комнату. Сейчас он зазвучал снова, слегка приглушённый руками, веерами и носовыми платками. Мне вспомнились птичьи стаи, гнездящиеся под пологом леса.

Передо мной восседал Декарта Арамери, некоронованный правитель мира. Он был стар, возможно, самый старый из когда-либо виденных мною людей; хотя Амн, как правило, и живут дольше моего народа, так что ничего удивительного. Тонкие, почти полностью белые волосы. Настолько худой и сутулый, что его приподнятое каменное кресло — кресло, и никаких «тронов», — казалось, грозилось вот-вот поглотить старика целиком.

— Внучка, — сказал он, и смех приостановился. Молчание. Столь тяжкое, что стынет в руках. Он — глава семьи Арамери, и слово его — Закон. Никто и не ждал, что он признает меня за родственницу, а менее всех — я сама.

— Поднимись, — приказал он. — Дай мне на тебя глянуть.

Я подчинилась, подобрав нож, коий никто не осмелился конфисковать. Тишина стала ощутимей. Осязаемей. Я не слишком интересный объект для толкований. Случись всё иначе, слейся во мне черты обоих народов более удачно… к примеру, амнийский рост и даррийская гибкость, или, наоборот, прямые густые — и светлые — пряди волос. Но нет, у меня амнийские глаза, оттенка выцветшей зелени, скорее неудобные, раздражающие собеседника, нежели красивые. В противоположность им — волосы, коричневые, как древесная кора. Прямые и короткие — по другому справляться с ними не с руки. Да, короткие настолько, что порой, по ошибке, меня принимают за мальчика.

Всё в той же, затягивающейся тишине я видела, как хмурится Декарта. Я заметила странного цвета отметину на его лбу: идеальный чёрный круг, будто кто-то макнул монету в чернила и прижал к коже. Круг, с обоих сторон заключённый меж мощных линий остроконечных шевронов.

— Ни капли сходства с нею, — наконец подытожил он. — Но, полагаю, это лишь к лучшему. Верно ж, Вирейн?

Последнее предназначалось человеку, стоявшему среди придворных — ближе всех к трону. На мгновение мне показалось, что он ещё старше деда, но быстро поняла ошибку — этот беловолосый разменял лишь четвёртое десятилетие. Он тоже носил налобную татуировку, но попроще: обычный чёрный кружок.

— Ну, она не безнадёжна, — сказал он, скрестив руки на груди. — С внешностью, конечно, ничего не поделаешь, сомневаюсь, что даже макияж поможет. Но… снять с неё этот варварский наряд, приодеть, и, думаю, что она, на худой конец, сможет сдать… сойти за особу благородных кровей.

Он сузил глаза, словно уже разбирая меня мысленно по косточкам. Моя дучшая даррийская одежда — длинный белый жилет из меха виверны и леггинсы по щиколотку — удостоилась короткого вздоха. (Этот наряд уже заработал странный взгляд в Салоне, но я так и не поняла, что их смутило.) Он так долго вглядывался в моё лицо, что я уже начала подумывать, не выказать ли мне зубы.

Вместо того Вирейн показал свои, улыбнувшись.

— Мать хорошенько обучила её. Полюбуйтесь, даже сейчас она не уличает ни страха, ни злости.

— Тогда, думаю, она сойдёт для дела, — заметил Декарта.