Сто тысяч Королевств - [11]

Что я слышу? Какой-то бессмысленный, дикий бред. Другие? Нахья? СпокойныЙ?

Сиех снова издал смешок.

— Мне так нравится разглядывать твоё лицо. Хорошая выдержка. Ты почти не даёшь волю эмоциям — это работа Дарре или твоей матери? — но зато, когда забываешь держать их под контролём, читай любой тебя как раскрытую книгу.

О том же, давным-давно, меня предупреждала и матушка.

— Сиех…

Добрая тысяча вопросов терзала меня сейчас, и я терялась, с какого же из них начать. Мимо нас прокатился, вращаясь раз за разом, один из мячей, простого зелёного цвета, лишь с яркими белыми полосками в районе полюсов. Вроде, ничего особенного, но, увидев его, Сиех безжизненно застыл. Вот тогда запоздало сработали и мои инстинкты.

Я обернулась. Лишь для того, чтобы обнаружить Ньяхдоха, стоящего позади.

Я окаменела: и тело и разум отказывались повиноваться; вот она добыча — бери и хватай! Какая-то там пара шагов. Но он молчал, недвижимый; мы лишь сверлили друг друга взглядами. Тонкий абрис странно колеблющегося лица. Блеклого, как молодая луна. Единственное, за что могла ухватиться память, — удивительная красота падшего (всё остальное словно расплывалось в тумане, теряясь в памяти, хотя я и могла разглядеть его вплоть до мельчайших деталей). Длинные волосы свободно стлались по плечам, вились будто бы по собственной воле, водопадом падали к ногам, тёмной пеленой окутывали призрачную фигуру. Плащ — или всё же волосы? — клубился, развеваемый порывами невидимого ветра. А я всё никак не могла вспомнить, был ли он в нём на балконе. В ту нашу встречу.

В чертах его лица таилось прежнее безумие; нет, иное, — более безмятежное и тихое, а не та бешеная, звериная жестокость. И слабые проблески чего-то другого — но могла ли я назвать это «человечностью»?

Сиех шагнул вперёд, не так чтобы загораживая меня, но стараясь не делать резких движений.

— Ты всё ещё с нами, Нахья?

Ньяхдох молчал, не похоже было, что он вообще различает перед собой сородича. Той частью меня, что не поддалась пока оцепенению, я видела, как разлетались в стороны те из игрушек Сиеха, что крутились поблизости от обезумевшего бога. Медленное, грацизное вращение сменилось то бешеным, как у волчка, кручением, то мёртвой неподвижностью. На моих глазах один из шаров рассыпался осколками, расколовшись посередине. Бог шагнул вперёд, и ещё больше сфер утратили контроль.

Но этого единственого шага хватило, чтобы вывести меня из паралича. Я слепо оступилась, готовая сорваться в спасительное бегство, и подавилась криком. Я бы заорала что есть мочи, знай, что стены расступятся по одному моему крику.

— Не смей бежать! — Голос Сиеха обрушился на меня раскалённым хлыстом. Я заледенела.

Ньяхдох придвинулся ещё ближе, настолько, что я могла различить, как его тело сотрясают, одна за другой, волны дрожи. Следующий поток заставил его болезненно изогнуться, скрючив руки. Секунду он стоял с приоткрытым ртом, борясь с самим собой.

— К-как п-предсказуемо, Сиех. — Глубокий, но вполне человеческий голос. Даже удивительно. Я, по меньшей мере, ждала звериного рычания.

Хмурый Сиех ссутулился, снова напомнив ребёнка.

— Не думал, что тебе удастся так быстро нагнать нас. — Он склонил голову набок, пристально изучая Ньяхдоха, проговаривая растянуто и медленно каждое слово, словно имея дело с недалёким дурачком. — Та же здесь, да?

— Я могу видеть это, — прошептал Владыка Ночи. Глаза его были прикованы к моему лицу.

К моему удивлению, Сиех утвердительно кивнул, будто бы зная, что таится за этой бредовой бессмыслицей.

— Я не смел и надеяться на иное, — сказал он тихо. — Может, теперь ты вспомнишь, в чём наша нужда? Понимаешь? Помнишь?

Сиех шагнул навстречу безумцу, намереваясь дотронуться до его руки.

Занятая лицом Ньяхдоха, я даже не различила движений. Вспышка слепой, убийственной ярости — и горло мальчика сжала безжалостная хватка. У того не было даже шанса вырваться: рывком вздёрнутый в воздух, он задыхался, бессильно дёргая конечностями.

Потрясённая, обескураженная, я не успела даже вздохнуть, не то что — вмешаться.

А потом на меня накатила злость. Дикая злость.

Я пылала, охваченная гневом — и безумием (и это суть единственное разумное объяснение учинённому мною). Обнажив нож, я крикнула:

— Не сметь! Оставь его!

Кролик, угрожающий волку, вот кем я была. Но Владыка оборотился ко мне. Не иначе, мир перевернулся вверх тормашками. Он не отпустил Сиеха, но прищурился, заморгав. Казалось, безумие спешно оставило его, сменившись проблесками сомнения, более того, — удивления. То был взгляд человка, только что обнаруживщего жемчужину в куче объедков и мусора. Но он по-прежнему душил Сиеха, по капле выдавливая жизнь из мальчика.

— Пусти его! — Я пригнулась, перетекая в боевую стойку, как учила меня моя даррийская бабка. Руки тряслись — не от страха, а в бешеном, безумном, праведном гневе.

СИЕХ. БЫЛ. РЕБЁНКОМ.

— Уймись, кому я сказала!

Ньяхдох улыбнулся.

Выпад ножа последовал почти мгновенно. Лезвие вошло прямиком в грудь, пробив плоть до самой кости, — с неожиданной силой, отчего рукоять буквально выбило из рук. Бог качнулся, обрушившись на меня; мгновение, — и я попыталась его оттолкнуть. Бесполезно.