Сто суток войны - [163]

Читая все это, я, однако, не поддаюсь первой реакции — подальше отшвырнуть от себя эту книгу.

Моя первая реакция естественна, но неверна, потому что в этой книге присутствует нечто весьма для меня важное и притягивающее меня к ней.

Это «нечто» — не просто любопытство к личности Гитлера, к тому, что думал о себе и о человечестве этот немец из Браунау, пятидесяти двух лет от роду, ста семидесяти двух сантиметров роста, восьмидесяти трех килограммов веса, считавший, что в нем погиб архитектор, любивший собак, не любивший снега, чувствовавший себя неудобно, когда его машина забрызгивала грязью людей, идущих по обочине, и делавший себе вставные зубы у берлинского дантиста Блашке, те самые зубы, по которым в конце концов его труп обнаружили среди других трупов.

Впрочем, я сказал не совсем точно. Доля любопытства к этой — хочешь-не хочешь — исторической личности у меня тоже есть. Но не оно то главное, что притягивает меня к этой книге.

Главное другое — острое чувство реальности всего того, что нас ожидало, если бы мы не устояли тогда, в сорок первом году. Что ожидало бы в этом случае весь «район по эту сторону Урала», который должны были «контролировать 250 тысяч человек плюс хорошая администрация» и из которого раз в год для демонстрации величия третьего рейха должна была привозиться в Берлин «группа киргизов».

Вот что, оказывается, впоследствии ожидало тех людей, которым был адресован «Пропуск перебежчикам»: «Предъявитель сего переходит линию фронта по собственному желанию. Приказываю с ним хорошо обращаться и немедленно накормить его в сборном пункте. Мы хотим вам помочь и вас освободить. Не проливайте зря свою кровь. Бейте комиссаров и жидов, где попало, не исполняйте их приказаний». (И здесь и дальше орфография подлинников).

Вот что ожидало то мирное население, которому в листовке за подписью «командующий германскими войсками» сообщалось, что «германская армия ведет войну не против вас, а только против Красной армии. Вам она несет освобождение от гнета большевиков, мир и улучшение вашего хозяйственного порядка. То есть постепенное ликвидирование колхозов. Но для этого необходимо, чтобы вы не помогали советской власти против нас. Не бойтесь больше советской власти, ее дни сочтены и вы никогда не попадете больше в ее руки. Прогоните и бейте ваших комиссаров, которые хотят вас поднять на партизанскую войну против нас, и не исполняйте их сумасшедших распоряжений».

Да, да, именно это — «район до Урала» — огромное белорусское, русское, украинское гетто, контролируемое германской администрацией, — вот что ожидало бы всех нас, если бы мы в 1941 году, захлебываясь кровью, совершая бездну ошибок и на ходу учась воевать, не выполнили бы «сумасшедших распоряжений» советской власти, в общем-то, сводившихся к тому, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

Когда теперь некоторые немецкие генералы в своих сочинениях сетуют (проигравшие войну генералы вообще любят заниматься сетованиями, это для них нечто вроде вязания на спицах) на то, что во время русской кампании имело место излишне жестокое обращение с населением и военнопленными, то эти сетования не так уж дорого стоят.

За ними, как правило, стоят не столько доводы запоздалой гуманности, сколько соображения тактического порядка. Излишне жестокое обращение с населением и военнопленными, как выяснилось, не запугало, а ожесточило противника и в чисто военном отношении невыгодно отразилось на действиях германской армии на Восточном фронте.

Немецкие генералы сетуют на содержавшийся в июльской речи Сталина призыв воевать не на жизнь, а на смерть, что «этот призыв — и отчасти здесь были виноваты сами немцы — нашел отклик в сердцах людей».

Они, видимо, склонны думать, что излишняя жестокость, проявленная на Восточном фронте, была преждевременной, тактически и психологически невыгодной в разгар войны, ее не следовало проявлять в таких крайних формах, во всяком случае до тех пор, пока действительно не будет бесповоротно занят весь «район до Урала».

Гитлер в 1941 году не намерен был считаться с этими несущественными в его глазах тактическими и психологическими просчетами. Его занимали великие стратегические цели войны: на первое время — захват всего «восточного пространства» до Урала.

И когда некоторые его генералы, в начале войны преследовавшие, в сущности, те же, что и он, только несколько более ограниченные, более разумно и последовательно спланированные цели, увидев, что дело плохо, попробовали отречься от него, то все-таки не они ему, а он им свернул шею.

И сделал это с помощью других своих генералов, а точнее — большинства других своих генералов, которые в противоположность некоторым его генералам, или, точнее, меньшинству его генералов, разделяли его цели до конца и в полном объеме.

В качестве иллюстрации к сказанному мне хочется привести несколько выдержек из одного документа, попавшего мне на глаза в связи с совсем другой темой.

Седьмого марта 1945 года, ровно за два месяца до конца войны, в Померании сдался в плен командир немецкой пехотной дивизии Вилли Райтер, старый профессиональный германский военный, генерал-лейтенант вермахта («Родился в 1894 году в Баварии. Женат, имеет двух дочерей, католик, профессиональный военный-артиллерист, отец — майор в отставке. На военную службу вступил добровольно в 1913 году. Домашний адрес: Ютеборг, Кайзер Вильгельмштрассе, дом 11»).