ПЕТРИК. Вы – дикари. Теперь я это понял. Вы – нахальные, самодовольные питекантропы. Я не сразу разбираюсь в людях. Сначала я принял вас за чудаков. Потом я ломал голову: паяцы вы или шизофреники. Теперь я вижу, что вы всего-навсего – темная, одичавшая шпана. Удивительно, как вы сохранились до сего времени, и вовсе непонятно, как вы будете жить дальше… Развяжите, черт вас возьми, руки.
СВЯТУС (Сероштану). Заткни-ка ему рупор. Боже мой, что могут подумать соседи.
Сероштан затыкает Петрику рот салфеткой.
ПЕТРИК (успевает). Подонки!
СВЯТУС. Вот так. А если он в самом деле только агроном? Это наводит меня на грустные размышления. А ведь жизнь сложна и без размышлений. Мрачно.
СЕРОШТАН. Деньги возьмем?
СВЯТУС. Ни в коем случае. Это было бы квалифицировано как грабеж. Прощай, агроном. Устроил ты нам веселую жизнь, черт бы тебя побрал!
Идут к двери.
СВЯТУС. Когда тебя развяжут, уже не ищи нас в этом городе.
Уходят.
Через несколько секунд появляется Нинель Филипповна.
НИНЕЛЬ ФИЛИППОВНА. Смылись, головорезы. (Увидела деньги.) Ох, слава тебе, господи, усовестились, поганцы! (Считает деньги.) Двадцати рублей не хватает!
Петрик стучит ногами.
НИНЕЛЬ ФИЛИППОВНА. А! (Разглядывает Петрика.) Кого же они, головорезы, прикрутили? (Подходит, вынимает у него изо рта салфетку, развязывает.) Двадцать-то рублей, вы, видно, уж и отдадите.
Занавес
