Сто народов - одна семья - [4]
Американец Альберт Рис Вильямс, ставший другом Советской страны, посетил Поволжье в 1922 году. Чтобы лучше узнать наш народ, он больше года прожил на Волге, в небольшом городке Хвалынске. Американец вспоминал красного командира, который, вернувшись домой, застал отца распухшим от голода. Но половину хлеба, привезенного сыном, тот роздал другим.
Погиб отец командира от полного истощения. Так же как коммунист, который заведовал в Хвалынске столовой, бесплатно кормившей детей.
В конце 1922 года в Москве был созван съезд Советов, образовавший Союз Советских Социалистических Республик.
Делегаты говорили, какая громадная сила заключалась в объединении всех республик и народов. Так было на фронтах гражданской войны и на фронте борьбы с голодом. Вспоминали о поездах с продовольствием, отправленным из пролетарского Петрограда в Татарию, из Москвы — в Чувашию, с Украины и Белоруссии — в другие местности Поволжья, о пароходах из Грузии, которые везли продукты в голодающий Крым.
Рабочие и крестьяне зарубежных стран, прежде всего коммунисты, собирали деньги, покупали зерно и также посылали его голодающим. А некоторые пригласили к себе ребятишек из Поволжья.
На специальном поезде шестьсот детей выехали в Чехословакию. Там их радушно приняли, расселили по семьям.
Ребята прожили у своих временных пап и мам кто два года, кто четыре.
Коле Миронычеву было шесть лет, когда его привезли в Чехословакию, в город Пардубице. Потом он вернулся домой, в родные места.
В конце тридцатых годов Чехословакию поработили фашисты. Освобождение ей принесли советские войска. В долгих, кровопролитных боях разгромив гитлеровцев на нашей земле, они затем помогли вернуть свободу некоторым народам Европы.
И вот в освобожденных Пардубицах появился советский солдат, который говорил по-чешски. Он разыскивал семью, приютившую его в тяжелые годы. И нашел! То-то было радости! Николай Миронычев, которого чехи называли Николя, пришел к ним как воин-освободитель.
У некоторых ребят масса знакомых. Как говорится, они всех знают и их все знают. Но знакомый — это ведь не обязательно друг, верно?
Я уже давно живу на свете, изъездил родную страну, видел немало зарубежных стран, встречал тысячи и тысячи разных людей.
И вот теперь думаю: а сколько у меня было настоящих друзей? Таких, с которыми дружил долгие годы.
В школе, в четвертом классе, посадили меня за парту с Шадриным Павлом. Это было очень давно, наверное в 1923 году.
Паша был старше меня. Дразнили его Звездным: у него над переносицей была родинка.
Больше всего у нас в школе задирали рыжих. Разве важно, какой у человека цвет волос? Но в классе у кого черные волосы, у кого русые и только у Игоря Фабрикова — рыжие. И вот задиры начинали:
— Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!
Чушь какая-то!
Повзрослев, я понял, как глупо и не по-товарищески дразнить другого только потому, что он не такой, как ты, чем-то не похож на тебя — толстоват, краснеет от каждого пустяка, картавит…
Паша Шадрин стал первым моим другом. Он был крепче, сильнее меня, но никогда этим не хвастался. Его мать одной из первых среди учителей Красноярска вступила в партию. Побывала в Москве на важном совещании. Привезла большую фотографию, на которой съехавшиеся отовсюду учителя сидели вместе с Надеждой Константиновной Крупской.
Много лет спустя я прочитал, что в 1922 году, когда зародилась пионерская организация, на всю страну было четыре тысячи пионеров. Не знаю, сколько было год спустя, но у нас на всю школу не насчитывалось и десятка.
Именно Паша повел меня в пионерский отряд при кожевенной фабрике. Но сначала я выучил, как тогда говорили, «заповеди юного пионера». Среди них была такая: «Пионер — товарищ пионерам и рабочим ребятам всего мира».
Мне потом сказали, что на самом деле пионерский закон был в те годы вот каким: «Пионер — друг и брат всякому другому пионеру и комсомольцу».
Может быть, наш вожотр (вожатый отряда, дружин тогда не было) что-то и напутал, но главное было верным: закон пионерской жизни — товарищество, братство, дружба.
Я перебираю в памяти всех, с кем дружил. Не так их много. Большинство моих друзей не были похожи на меня. Мы принадлежали к разным национальностям — и это ничуть нам не мешало. А мешало то, что чаще всего вообще мешает дружбе, но об этом столько написано — наверно, и тебе приходилось читать.
А легко ли хотя бы перечислить нации и народности, живущие в нашей стране? Решил проверить себя. Стал писать. Сначала дело шло быстро. Но чем дальше, тем труднее вспоминалось. Остановился на шестидесяти трех. Значит, память уже не та…
Интересно, сколько получится у тебя? Попробуй!
