Сто монет - [50]

Оставшись один, Тойли Мерген погрузился в размышления. Он думал о сыне, о Сульгун, о том, как посмотрит на всё это жена, думал о себе. Но так ничего и не решив, впервые за долгий день улыбнулся.

Тут в дверях появился Аман. По тому, как он взмок, было видно, что парень бежал всю дорогу. Однако, не дав вытереть пот со лба, Тойли Мерген спросил:

— Ну что, освободился? Ты чего молчишь? Или выпил?

— Ах, настроение у меня было поганое, я и тяпнул перед уходом стопку.

— Ну, и как, поправилось настроение?

Аман промолчал.

— Сегодня перед уходом стопку, завтра перед приходом, а послезавтра в арыке тебя искать придётся, Если из-за плохого настроения надо пить, то мне, пожалуй, следовало бы искупаться б водке. Сейчас меня одно интересует — освободился ты или нет?

Аман не спешил с ответом. Он ослабил узенький чёрный галстук, расстегнул пуговицу воротничка и только тогда хмуро проговорил:

— Сначала посмотрим, как сложатся твои дела.

— Пусть мои дела тебя не беспокоят. Ты лучше скажи, почему ты ушёл из автопарка? И не крути, говори честно!

— Не поладил с директором.

— А он другое говорит.

— Значит, ты и у него побывал?

— Пришлось. Ты же не счёл нужным посоветоваться с отцом! Чего ты с ним не поделил?

— Ненавижу лживых людей. Я не знаю, что он тебе наболтал, но уверен, что ни одного слова правды. Я всё-таки довольно долго терпел. А ты бы и дня не выдержал. Да и вообще надоело мотаться днём и ночью. А в результате что?. Всё равно спасибо не скажут.

— Что, что? Спасибо не скажут? Ты думаешь, что говоришь?

— Да, думаю!

— А, по-моему, нет.

— Ну, ладно, папа, не делай вид, будто не понимаешь, о чём речь.

— Я никогда таких вещей не понимал и теперь не желаю понимать! Моими неприятностями ты пытаешься оправдать свой неразумный поступок. Это мальчишество! Мало того, что ушёл с работы, так ведь ещё куда ушёл. Будь, мол, что будет! Ну, на кого ты теперь сердишься? На самого себя! Сын Тойли Мергена… Инженер… Ресторан… Буфетная стойка… Уму непостижимо! Верно в пословице говорится: «Рассердился на вошь, сжигай одеяло». А все эти разговорчики насчёт того, что спасибо не скажут, ты оставь. Молодой парень, инженер. Стыдись, Аман!

— Передо мной пример. Я вижу, как тебя хорошо отблагодарили.

— Я уже сказал тебе, что запрещаю об этом рассуждать!

Опустив голову, Аман взъерошил волосы.

— И не распускайся, а вставай и иди! — добавил отец.

Аман поднял голову:

— Предположим, ты отвезёшь меня в колхоз. А дальше что? Место инженера-механика давно занято.

— Так, что же, по-твоему, и работы для тебя не найдётся?

— Например?

— Увидишь, когда приедем..

Аман окинул взглядом комнату и снова спросил:

— А что будет с домом, если я уеду?

Тойли Мерген давно решил судьбу дома, поэтому ответил не задумываясь:

— Это не твоя забота. Позвоним в городской Совет и скажем, что пусть распоряжаются домом по своему усмотрению.

Аман знал, что отец — человек твёрдого нрава, но добрый. Однако такая щедрость его просто огорошила.

— Это серьёзно, папа? — растерянно спросил он. — Может, шутишь?

— Мне сейчас не до шуток! — рявкнул. Тойли Мерген. — Вставай, поехали!

— Папа, дай мне подумать.

— Аман! Имей в виду: второй раз я говорить с тобой по этому поводу не буду, — непривычно тихо произнёс Тойли Мерген и, не оборачиваясь, вышел.

XII

— Шекер! Моя Шекер!

Услышав властный голос мужа, Шекер торопливо вышла из кухни.

— Это ты, Каландар?

Ханов устало улыбнулся:

— А кто ж ещё может быть?

— Да я просто так спросила… Давай шапку.

— Караджа пришёл? — осведомился он и небрежно бросил жене шапку.

— Караджа? Племянник?

— Какой ещё племянник, что ему здесь делать? Караджа Агаев! Ревизор!

— Ну, так бы и сказал, — тот смешной человек… — Шекер улыбнулась, вспомнив Агаева. — Нет, не приходил. А ты что, просил его зайти?

— Да, условились, что он зайдёт сразу после работы. Обед готов?

— Конечно.

— Привяжи своего пса. Как бы он не вскочил на плечи ревизору, как тогда, помнишь…

— Давай ремень.

— Постой, раньше сниму сапоги. — Ханов почему-то не заставил жену, как обычно, стягивать сапоги, а снял их сам и бросил возле кушетки. — Ты отнесла маме деньги?

— Отнести-то я отнесла, но… — женщина виновато опустила голову.

— Ну, что ещё за «но»? Опять не повидала её? Сунула деньги внуку и ушла?

— Так ведь твоей матери не было дома.

— Вот, ей-богу, Шекер, вечная твоя доверчивость. Сколько раз я тебя предупреждал: если матери нет, не оставляй мальчишке и ломаного гроша. Когда придёт Агаев, поставь обед на стол, а сама не поленись, сходи ещё раз. А то пожалуется кому-нибудь, вроде Карлыева, дескать, сын меня голодом морит. А что я смогу возразить?

— Если ты мне скажешь, чтобы я всю ночь напролёт землю копала, я буду копать, Каландар, только не посылай меня больше туда! Каждый раз, когда я прихожу к этой несчастной женщине, я не знаю, куда глаза девать от стыда. Если ты и в самом деле хочешь помогать своей матери…

Но Ханов не дал жене договорить:

— Не ругай меня, моя Шекер! У меня и без того хватает забот. Не считаю себя ни в чём перед ней виноватым. Я ей говорил, чтобы сама приходила за деньгами, и ты это знаешь, а она не приходит. Как будто её зять — какой-то счетовод — лучше меня. По правде говоря, я вообще ей не должен платить ни копейки. Так уж, по доброте душевной посылаю ей деньжат, только за то, что вскормила меня.