Сто лет - [42]

После службы люди подходили к нему и благодарили за проповедь, жали руку. Иногда молча. Иногда смущенно, чувствуя, что ему что-то известно про них. И те, кто еще не успел окончательно очерстветь, смиряли свою алчность в пользу христианских дел.

Наступила новая весна и новое лето. Прошло уже два года после обеда в Хеннингсвере, неурожай и политика отнимали у пастора много времени. А паства в Вогане с нетерпением ждала, когда будет написан запрестольный образ.

Сара Сусанне уже в третий раз приехала в пасторскую усадьбу. Юханнес сам привез ее туда. Как он сказал, по пути. У него были дела немного южнее. В первый раз он прислал с нею семье пастора полбочки соленого морского окуня и бочку сайды. Это оказалось как нельзя кстати — свежей рыбы пока еще не было. На этот раз он привез специально для пасторши немного полотна из своей лавки. Его особый способ общения с людьми был непривычен для трех женщин в пасторской усадьбе, но, как ни странно, сестра пастора, его мать да и сама пасторша прекрасно чувствовали себя в его обществе. Словно человек, который не мог легко высказать свое мнение, был им более приятен, чем остальные. С ним они могли сами направлять ход беседы. В пасторский дом Юханнес входил через кухню, как у себя дома. Но оставался там только на одну ночь.

В первый раз, когда Сара Сусанне приехала в Стейген, пасторша поинтересовалась, где они будут работать. Первые наброски пастор сделал у себя в кабинете, но когда нужно было перейти к живописи, он поставил доску в церкви и загрунтовал ее.

— Еще холодно, церковь надо натопить. Поработайте пока в гостиной, — предложила пасторша.

— Дорогая Урсула, я уже установил доску в церкви. Она сюда даже в дверь не пройдет. К тому же мне необходимо больше света и воздуха.

— Но церковь так далеко от дома, — возразила пасторша.

— Ничего. Я привык к этой дороге.

— А кто будет носить вам еду в такую даль? — мрачно спросила она.

— Еду мы возьмем с собой, — ответил пастор с плохо скрываемым раздражением. — Ты говоришь так, будто мы собираемся уйти за много миль от дома, но это всего лишь небольшая прогулка.

К счастью, в то утро, когда пасторша завела этот разговор, в комнате никого, кроме них, не было. Если бы его кто-нибудь услышал, это стало бы всем известно. Кто-нибудь — сестра, дети, мать. Или Сара Сусанне! Пасторша вовремя сдалась. Но ее взгляд повсюду следил за мужем. Не будь это смешно, пастор подумал бы, что она его стережет. Как когда-то в Бергене, где ему в театре приходилось общаться с актрисами и другими женщинами. Неужели им, уже почти старикам, предстоит снова все это пережить? Хорошо хоть жена не заговаривала об этом в присутствии Сары Сусанне.

Вообще-то ему была понятна ревность жены. Ведь он по многу часов проводил в церкви наедине со своей молодой моделью. Он не только писал ее, но и беседовал с нею. Словно они были ровней. Это он-то, не выносивший разговоров за работой! Считавший, что голос, в том числе и его собственный, мешает чувствам, ощущениям, краскам. Мешает настолько, что приходится выбирать. Но на этот раз все было иначе. Его, как жажда, мучило желание узнать, что собой представляет эта женщина. Как будто, выбрав ее в качестве модели для ангела, он сам сделал ее особенной. Как будто для работы было важно не только как она позирует, но и то, о чем она думает. Как будто он должен был соскрести верхний слой с ее истинного облика, чтобы воссоздать ее в образе ангела. Казалось, будто интерес пастора к модели, или как еще это можно назвать, мешает ему писать. Однако, напротив этот интерес захватывал и владел пастором так сильно, что он приходил в себя лишь спустя несколько часов.

Так было во время первого разговора. И пастор помнил его даже теперь, два года спустя.

— Расскажите мне немного о себе, чтобы мы могли лучше познакомиться друг с другом, — попросил он. — Для картины важно, чтобы мне приоткрылся ваш внутренний мир.

— Но ведь вы собираетесь писать не мой внутренний мир.

Такой ответ немного отрезвил пастора, слегка развеял наваждение.

— Но благодаря вам ангел станет живым. — Он попытался спасти положение.

Сара Сусанне с сомнением посмотрела на него, но ничего не сказала. Возникла пауза. Большая церковь как будто замерла в ожидании.

— Вам нравится у нас в усадьбе, или вы уже тоскуете по своим повседневным делам?

Она смотрела на свои руки и ответила не сразу.

— Раз уж вы спросили об этом... Мне было не так-то легко оставить двух малышей. К тому же я не привыкла к такому наряду...

— Я ни разу не был в Хавннесе, но много о нем слышал. Ваш муж еще молод, но уже сумел открыть собственную торговлю. Это достойно всяческой похвалы. Как у него идут дела?

— Хорошо, но это требует больших усилий и ответственности, — слегка неохотно ответила она.

Он заметил, что она замкнулась, и переменил тему разговора.

— Можно полюбопытствовать, сколько вам лет? — шутливо спросил он.

— Я родилась в сорок втором году.

— Совсем как наша старшая дочь Лена. Они с мужем живут на Лофотенах, но вам это, наверное, известно?

— Да, я слышала об этом. Значит, вы были совсем юным, когда стали отцом?

— Выходит, что так. — Он кашлянул и продолжал: — Ваш отец умер очень рано?