Сто лет назад - [95]

Весь день я не отлучался от дома, и, к великому моему удивлению, за весь этот день «госпожа» ни разу не побила меня и не издевалась надо мной. Когда стало темнеть, она позвала ссыльных, но те не явились и не отозвались: тогда она вышла из дома и отправилась разыскивать их, а затем вернулась и спросила меня, не видал ли я их. Я сказал ей, что уже часа два, как я их не видел, и думал, что они заняты чем-нибудь в доме.

— А вы говорили им об индейцах?

— Да, говорил! Я высказал им свое предположение, что индейцы, вероятно, сегодня же ночью нападут на заимку, и потому советовал не отходить далеко от дома!

— Так значит эти негодяи сбежали в лес и оставили нас одних защищаться, как знаем!

— Я не стану защищаться, — сказал я самым решительным тоном, — я останусь, где стою, и буду ждать смерти: я ничего не сделаю, чтобы избежать ее: я жажду ее, как освобождения.

— Идите в дом! — отрывисто приказала она.

— Нет, не пойду!

— Не хотите?! Не пойдете?! — крикнула она и подхватив одной рукой и цепь и чугунный шар, другой рукой обхватила меня за талию и силой втащила меня в дом.

— Ну, что же! — проговорил я. — Это только маленькая отсрочка; все равно они ворвутся сюда в конце концов и убьют меня здесь.

— Подождите, пока они еще придут, — насмешливо уронила «госпожа», — но неужели вы осмеливаетесь сказать мне, что не намерены отстаивать дом?

— Не намерен — и не буду, — сказал я, — если я раб и в кандалах, то зачем мне защищать моих угнетателей?

«Госпожа» ничего на это не ответила, но занялась баррикадой двери и окна; затем она придвинула стол и стулья таким образом к стене, чтобы можно было, встав на них, стрелять через верхние бойницы, откуда она теперь вытащила мох, которым они были заткнуты. После этого она принесла ружья, которых всего было шесть; осмотрела курки и затворы тех, что были заряжены, и зарядила остальные. Когда это было сделано, она принесла запасный порох и пули, чтобы они были тут же под рукою, на столе. Кроме того, она положила тут же топоры на случай рукопашной схватки, и все это делала так же спокойно и не торопясь, как если бы приготовляла обед. После того она озаботилась осмотреть ведра и кадки с водой, желая удостовериться, что работники, согласно ее приказанию, наполнили их водою на случай пожара; когда все было готово для встречи неприятеля, она взяла со стола лампу и унесла ее в заднюю комнату, совершенно не имевшую окон, оставив ту горницу, где находились мы с ней, в полной темноте, чтобы индейцы, заглянув в щели или нижние бойницы, не могли видеть, где мы. Невольно я удивлялся этой женщине, ее смелости и самообладанию.

— Нужно ли еще что-нибудь сделать, Александр? — обратилась она ко мне ласково.

— Где собака? — спросил я вместо ответа.

— Она привязана под табачным навесом, — сказала она.

— В таком случае делать больше нечего; собака даст вам знать об их приближении, они наверное раньше всего займут именно табачный навес, как ближайший аванпост.

— Александр, обещаете мне не бежать, если я освобожу вас?

— Конечно, нет! — возразил я. — Ведь вы возвращаете мне свободу не ради меня, а ради ваших личных расчетов: вам нужна моя помощь, мое содействие для защиты вашего имущества; кроме того, я знаю, что если нам удастся отбить индейцев, то вы снова закуете меня в кандалы.

— Нет, нет! Клянусь вам своею жизнью, я не думала об этом! — запротестовала она. — Я подумала только, что в случае, если мы будем вынуждены покинуть дом, вы не в состоянии будете скрыться от них, будучи в оковах, и я не в состоянии буду спасти вас, хотя бы я дала разрубить себя на части прежде, чем бы они коснулись вас.

— Ответьте мне по совести, — сказал я, — в такое опасное время, как это, считали ли бы вы себя в праве держать в кандалах даже ограбившего вас каторжника? А если нет, то на каком основании поступаете вы так с человеком, которого вы уверяете в своей любви? Посудите сами, пусть это будет делом вашей совести!

Она молчала некоторое время; но вдруг залаяла собака, и она очнулась.

— Право, я думаю, что я безумна! — прошептала она, откинув со лба свои темные густые волосы, затем достала из кармана ключ и отомкнула им мои кандалы.

— Александр! — промолвила она, но я остановил ее.

— Шш! Молчание! — прошептал я, закрыв ей рот рукой; — теперь не время говорить, нас могут услышать… Я слышу, они уже бродят вокруг дома!

Я взобрался на один из стульев и выглянул через одну из верхних бойниц.

На дворе было страшно темно, но индейцы стояли на холме, на фоне довольно светлого неба, и я мог наблюдать за их движениями в то время, как они, по-видимому, выслушивали распоряжения своего вождя; далее я видел, как вооруженные топорами индейцы двинулись к дому. «Госпожа» взобралась на стол одновременно со мной; теперь мы оба, не говоря ни слова, сошли вниз и взяли в руки по заряженному ружью.

— Не стреляйте раньше, чем я выстрелю, — шепнул я.

Она утвердительно кивнула головой в знак согласия.

Индейцы подошли к самой двери, и один из них, постучавшись, попросил по-английски, чтобы его впустили. Но никто ничего не ответил ему, и тогда они принялись рубить дверь своими топорами.