Сто глав - [12]

17. Сия честная троица, когда бывает согласной сама в себе, порождает в душе лик блаженных добродетелей. И невозможно, чтоб в украшенных сею троицей или след греха какого оказался, или недоставало какой–либо добродетели. В таких не смущают уже ума ни стяжание, как уже брошенное, ни слава, как уже оплеванная, от которых душа, пока привязана к ним бывает, уязвляется многими страстями. И как утверждаю, что невозможно воспарить горе душе, приверженной к богатству и славе, так не говорю, чтоб было возможно заботиться о них душе, которая довольно долго подвизалась в сказанных трех духовных деланиях, так что и до навыка в них дошла. Ибо если она при таком настроении, не считает истинным благом ничего, кроме блага Верховного, из прочих же благ — лучшим то, которое, как убеждена, более подобно первому; то как может она любить и благоволительно принимать злато и сребро, или другое что из дольних вещей? — Сие же да будет сказано и относительно славы.

18. Даже и эта ненасытнейшая вещь, — разумею, — забота, не делает тогда нападений на разум с противной стороны. — Ибо о чем стал бы заботиться, ни к чему из здешнего не пристрастный, и ничем из того не занимающийся? Облако забот составляется из испарений от главнейших страстей, — сластолюбия, сребролюбия и славолюбия: так что свободный от этих, чужд и заботы.

19. У сказанных лиц, — навыкших трем оным духовным деланиям, — нет недостатка и в благоразумии, которое почитается другинею мудрости, и есть наисильнейшее из ведущих горе средств. Ибо в науке добродетелям заключается точное распознание и блага и того, что противно тому; а для этого требуется благоразумие. Под его же руководством опыт и борение с плотью научают, как наилучше делать добро и противиться злу.

20. И страх присущ им. Ибо по мере того, как увеличивается любовь, возрастает и страх; и колика надежда получить благо, толико страх не получить. И это гораздо более угрызает душу уязвленных любовью, ежели угрозы бесчисленными муками; ибо как получить блаженнейше, так не получить окаяннейше.

21. Чтоб по пути нам слово и иным образом предтекло, надобно начать с конца: ибо все бывающее от конца своего получает как различение частей, так и их чинное соотношение. Конец нашей жизни есть блаженство, или, что тоже, царство небесное, или царство Божие. А оно само есть не зрение только царственнейшей Троицы, но при этом приятие и Божественного привтечения, и как бы восприятие обóжения, и сим привтечением восполнение недостающего в нас и усовершение несовершенного. И это–то служит пищею мысленных существ, — это восполнение недостающего чрез Божественное оное привтечение. Здесь совершается круг некий непрестанный, от того же начинающийся и тем же кончающийся. Ибо чем более кто разумевает, тем более вожделевает, чем более вожделевает, тем более вкушает, чем более вкушает, тем более возбуждается к большему опять уразумеванию; и тотчас начинает это недвижимое движение, или, пожалуй, недвижимую недвижность.

22. Итак конец жизни, нашей сколько доступно это нашему постижению таков. Теперь следует рассмотреть, как к нему должно идти. Для разумных душ, — кои суть умные сущности и малым чем отстоят от умов Ангельских, здешняя жизнь есть борение, и жизнь во плоти дана им на подвиг. Воздаяние же за подвиг и борение — есть сказанное состояние, — дар достойный вместе и Божественной благости и Божественной правды: правды, — потому что блага оные достигаются не без собственных трудов и потов; благости, потому что дар безмерно — превосходит всякий собственный труд, и еще потому, что самое то, чтоб возмочь делать доброе, есть дар Божий.

23. Но в чем же здешний подвиг? — разумная душа сопряжена с животным телом из земли имеющим бытие, и к дольнему тяготеющим. Срастворена же она с сим телом так, что из сих двух, — души и тела, — совершенно друг другу противоположных, состоялось одно существо без превращения однако же, или смешения сих частей, — да не будет! — но так, что из сих двух, носящих свойственное им по природе их, состоялось одно лице в двух совершенных естествах. Так двуестественным неким существом состоявшееся сие составное животное — человек проявляет и в действие свойственное каждому в частности естеству. — И телу естественно желать подобного ему — телесного. Такое желание подобного естественно всем существам, так как само существование их условливается всуществлением в себя подобного себе. Телу естественно и наслаждаться подобным в чувстве; еще же любезен ему отдых при утомлении. Вот что естественно и желательно животному нашему естеству. — Разумной же душе как естеству умному, естественно и желательно такое же умное, и наслаждение тем свойственным тому образом. Прежде же и паче всего естественно вкоренена в ней любовь к Богу. И она естественно желает наслаждаться им и другими мысленными вещами, но не может этого делать беспрепятственно.

24. Первый человек беспрепятственно мог как чувством чувственное, так умом умное воспринимать и наслаждаться тем. Но ему следовало преимущественно заняту быть не худшим, а лучшим; хотя сам по себе мог он входить в общение и с мысленным чрез ум и с чувственным чрез чувство. Я не говорю, что Адаму не следовало пользоваться чувством: ибо не напрасно был он обложен телом; но что не следовало ему преимущественно услаждаться чувственным, и ради чувственного; а следовало, усматривая чрез чувственные впечатления красоту тварей, востекать к Виновнику ее, и Им услаждаться с изумлением, сугубые имея причины изумляться Создавшему, а не к чувственному прилепляться и тому дивиться, оставив мысленную красоту Создателя. Так должен был действовать Адам.