Стихотворения - [17]
Шрифт
Интервал
Как только месячную плату
За труд мой адский получу,
Опять восторгу и разврату
Себя я радостно вручу.
Лаская пламенные груди,
Целуя алые уста,
Забуду я часы безлюдий,
Забуду я, как жизнь пуста!
Январь 1915 Петербург
Египетский раб
Посв. Н.П. Хлебникову
Я – бедный раб. Жестокой палкой
Моя изранена спина.
Одна отрада в жизни жалкой
Мне чашка мутного вина.
Писцы находят пропитанье
В чертогах царских без труда,
А мне – работа, и страданье,
И бесконечная нужда.
Но в месяц трудовой однажды
И я бываю богачом,
Когда, томясь от сладкой жажды,
В присяду за столом.
Служанка пальмовую водку
В большой амфоре принесет –
И чаша первая мне глотку
Огнем приятным обожжет.
А от второй – мечты лихие
Закружат голову мою,
И я – забыв побои злые, –
Как птица, песню запою.
Сосед мой пьяный засмеется,
Хозяин крикнет: «Замолчи!» –
– А завтра снова мне придется
Таскать на вышку кирпичи…
Август 1918 Орел
Шудра
…мы силу любви
Одной невозможностью мерим.
З.Н. Гиппиус
Шудра темный, в низшей касте
Я рожден, чтоб жить рабом
И смирять порывы страсти
Отреченьем и трудом.
На божественных брахманов
Я очей не смел поднять
И о тайне божьих планов
Не дерзал и помышлять.
Духом зависти не мучим
И трудясь в чужих полях,
Перед кшатрием могучим
Повергался я во прах.
И питаясь черствым хлебом
Из оборышей зерна,
Я склонялся перед небом,
Где царила тишина.
А когда мне дхарма шудры
Становилась тяжела,
Я твердил себе, что мудры
В Божьем мире все дела.
Но теперь мечтой мятежной
Взволновал мне демон кровь
И внушил к браманке нежной
Безрассудную любовь.
Златопламенные кудри
И лазурь ее очей
Не дают покоя шудре
В раскаленной тьме ночей.
Мне змея своим укусом
Принесла бы меньше бед
Но недаром я Индусом
Родился на белый свет.
Коль она с презренным шудрой
Вновь затеет разговор,
Отверну от златокудрой
Мой горящий жадно взор.
Пусть багряной розой рана
В сердце гибнущем цветет, –
Никогда на дочь брамана
Жалкий раб не посягнет.
Сам Господь воздвиг вначале
Стены, грани между каст, –
И, дающий нам печали,
Он ли помощи не даст?
Он ли чистым дуновеньем
Пламень злой не угасит,
Он ли сладостным забвеньем
Нашу боль не утолит?
Но коль будет роковую
Дочь брамана длить игру,
Я смертельно затоскую
И безропотно умру.
Слышал я о пальме чудной,
Дивной пальме Талипот,
Что в тиши лесов безлюдной
В одиночестве растет.
Эта пальма цветом нежным
Покрывается лишь раз
И в уборе белоснежном
Познает свой смертный час.
Так и шудра, темный, пленный,
В мир загробный перейдет
Одинокий, но блаженный,
Словно пальма Талипот!
Март 1916 Петербург
Завет бедняку
Paupertatis onus pacienter ferre memento
У. Лэнгли («Piers the Plowman»)
Полюби свое грубое платье
И в дешевой харчевне обед,
Площадной потаскушки объятья
И коптилки мигающий свет.
Полюби свою горькую бедность,
Преклонись пред суровой судьбой,
Пусть наложит смертельную бледность
На лицо твое голод лихой.
Не бунтуй, не желай, не завидуй,
Непрестанно весь мир славословь,
Не порочь себя злою обидой,
Но да будет с тобою любовь.
Эта бедная жизнь неповторна, –
Значит: вся она – сладостный дар,
Значит, – скорбь человечья позорна
И достойна презренья и кар.
И лохмотья, и язвы земные
Слаще ангельских песен в раю, –
Так люби ж твои дни горевые
И голодную бедность твою!
Февраль 1915 Петербург
II ГЛУХИЕ УГЛЫ
Живу в глухих углах
Александр Тиняков – «Navis Nigra»
В чужом подъезде
Со старой нищенкой, осипшей, полупьяной,
Мы не нашли угла. Вошли в чужой подъезд.
Остались за дверьми вечерние туманы
Да слабые огни далеких, грустных звезд.
И вдруг почуял я, как зверь добычу в чаще,
Что тело женщины вот здесь, передо мной,
И показалась мне любовь старухи слаще,
Чем песня ангела, чем блеск луны святой.
И ноги пухлые покорно обнажая,
Мегера старая прижалася к стене,
И я ласкал ее, дрожа и замирая,
В тяжелой, как кошмар, полночной тишине.
Засасывал меня разврат больной и грязный,
Как брошенную кость засасывает ил, —
И отдавались мы безумному соблазну,
А на свирели нам играл пастух Сифил!
2 мая 1912 Москва
Любовь разделяющая
Сонет-акростих
Горело солнце ярко надо мною,
И радостно все в Мире я любил,
Простор небес меня животворил,
Поля пленяли тихою красою —
И я, сливаясь с мудрой тишиною,
У Господа иного не просил…
Смиренно я душе провозгласил:
«Земная — ты, и будь навек земною!»
И вот разрушен ныне мой покой —
Не горем, не страданьем, не бедой,
А к женщине безмерною любовью.
И холодно смотрю на небеса,
Душе чужда всемирная краса,
А лишь пред Ней исходит сердце кровью.
Февраль 1915 Петербург
В ПРИТОНЕ
Выявляет развратная личность
Белизну свих бедер поганых
Пред толпою гостей неприличных,
Залихватски икающих, пьяных…
Но при этом позорном моменте,
Красоте неземной улыбаясь,
Белокурый и юный студентик
Встал со стула и вышел, шатаясь.
И к чуланной измазанной двери
Прислонившись тужурочкой новой,
Всунул в рот он конец револьвера
И залился весь кровью багровой…
И когда бездыханное тело
Положили, ругаясь, на столик,
В окна утро, дрожа, посмотрело
И лишился ума алкоголик.
январь 1913 Петербург
* * *
Я все сказал… Во мне пропели
И смолкли все мои стихи,
И надо мной отяготели
Мои позорные грехи.
Во мне погасло пламя воли,
Я дал связать себя, как раб,
Я – свой среди кабацкой голи
И меж распутных пьяных баб.
Но почему ж, порою глянув
В окошко грязное пивной,
Я забываю звон стаканов,