Стихотворения - [2]
В 1908 году пишутся первые стихи Галактиона Табидзе. В них — предчувствие новизны и заклинание-обращение к лучу света, которому предстоит рассеять тьму и «явить свет стране, Достойной лучшей доли» («Луч»).
Стихи эти были помещены в рукописном ученическом журнале, который так и назывался — «Луч» и редактором которого был юный Галактион Табидзе.
Дебют Галактиона Табидзе в печати состоялся 28 сентября 1908 года: в газете «Амирани» и почти одновременно в журнале «Чвени квали» («Наш след») были впервые опубликованы его стихи — «Горит луна» и «Черная туча». «Лучшим и счастливейшим днем»[3] своей жизни назвал позднее (в записи 1923 года) сам Галактион Табидзе этот день, ибо тогда и началась его истинная жизнь — жизнь в грузинской поэзии. При всей романтической отвлеченности и поэтической условности этих стихов, подлинным и безусловным в них было одно — искренность и благородство порыва, стремление к свету и добру, твердая вера в то, что «единенью мрака с тьмой» можно и должно противостоять и что лира поэта как раз и призвана утверждать на земле разум, чистоту и человечность.
Стихам этим, относящимся уже к тбилисскому периоду жизни поэта, предшествовало памятное выступление юного Галактиона на кутаисской нелегальной маевке 1908 года с чтением своего первого собственного революционного стихотворения («Первое мая»).
В том же 1908 году Галактион Табидзе пишет стихи, в которых обращается к полуторатысячелетнему символу грузинской культуры — образу виноградной лозы. По мысли поэта, предательская пуля, убившая поэта и борца Илью Чавчавадзе, была выпущена и в грузинскую культуру:
(«Гроздь виноградная. Крест из лозы…»)
Гроздь запела. Свидетельством тому были сами эти стихи. А в 1914 году выходит первая книга Галактиона Табидзе, успевшая получить благословение Акакия Церетели. В ней явственно обозначены и романтико-патриотическая традиция (Бараташвили и Церетели), которой следовал поэт, и черты новаторства, раздвигающего границы предшествующего поэтического и социального опыта. Существенно важно, что процесс обновления грузинской поэзии и грузинского стиха не означал декларируемого, а тем более совершаемого разрыва с классиками и осуществлялся вне сколько-нибудь значительного воздействия со стороны столь распространенного в те годы декадентского мировосприятия. Даже элементы символизма в поэтике Галактиона вовсе не свидетельствовали о влиянии на существо его поэзии философии и эстетики модернизма. Внутренняя перекличка его с Александром Блоком знаменательна и в этом отношении: ведь открывая новые горизонты русской поэзии, Блок не только не отвергал Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, а именно из их опыта исходил в своем жизненном и творческом устремлении к будущему.
Первая книга Галактиона Табидзе, и очень грустная, и исполненная тоски одиночества, и напоенная печалью, была вместе с тем пронизана неистребимой верой в будущее… Конечно, глубокая и явная сосредоточенность на своих чувствах, «центростремительная» (к сердцу поэта) сила и тяга авторского слова не исключает, а подразумевает тягу к ближним, к людям, к собратьям, к народу. Ведь сострадание немыслимо без предмета и цели, без адреса и объекта. И романтическую замкнутость большинства лирических сюжетов раннего Галактиона не следует принимать за закрытость и замкнутость его души. Он был открыт людям как никто; его поэзия была распахнута в широкий мир. Со временем эти выходы будут все дерзновеннее:
(«Поэт»)
Здесь выражена готовность поэта ринуться в бой — в бой за души и сердца людей, за свободу, чего бы ни стоили такая решимость, такой выбор. А надежда на победу весны и света жива, какая бы тень ни омрачала лик отчизны:
(«Никогда не бредится свободой…»)
Это стихи 1914 года. Но пройдет весна, наступит лето, и уже не только лик отчизны омрачит тень — лицо мира будет искажено гримасой бесчеловечной бойни. «Космической лужей», «без берегов, без края и границ», вобравшей всю кровь убиенных и всю грязь убийства, представится поэту земля. Но и здесь не оставит его мысль об очистительном потоке, призванном в «пучине грозной мести» поглотить и смыть с лица земли это гниющее и смрадное болото («Космическая лужа»). Стихи датированы автором 1914 годом. Не исключено, что они написаны позже, но в любом случае до октября 1917 года. В этом убеждает их содержание. И тем интереснее, что основной их образ — гниения и разложения, порожденных мировой бойней, — весьма близок блоковским образам, его восприятию войны, нашедшему отражение в письмах русского поэта к матери и жене весной 1917 года: «…мировая война есть
В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.
В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.
Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.
Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)