Стихотворения. Рассказы Малостранские повести. Очерки и статьи - [151]

Не следует удивляться тому, что отдельные положения нам кажутся знакомыми. Для русского театра они, бесспорно, оригинальны, а Гоголь должен был брать такие ситуации, которые ему подсказывала жизнь, не обращая внимания на то, что где-то подобные нравы уже изжиты. От национального писателя нельзя требовать, чтобы он воспарил над всем, что уже известно, и старался создавать свои произведения так, чтобы они были для всех и во всем всегда новыми. Гоголь прекрасно чувствовал сцену и умел проявить себя как самостоятельный художник. Об этом говорят многочисленные особенности его драматургии, в частности, доигрывание последней сцены четвертого акта «Ревизора» уже за кулисами. Не надо удивляться и некоторой схожести персонажей, — Гоголю нужно доказать «нравственное родство» большинства героев пьесы. В «Ревизоре» вполне достаточно превосходных характеристик, однако характеристик исключительно комедийных, легких, иногда фарсовых.

Говоря о постановке, мы отметим лишь, что общее впечатление от спектакля намного лучше, чем от отдельных исполнителей. Особенно удачным было последнее действие.

Исполнитель одной из главных ролей из-за аплодисментов долго не мог ничего сказать — это свидетельствует о любви нашей публики к чешскому театру, к плоду славянского искусства. В славянском искусстве мы не часто встречаем подобную гениальность. Зрителей было немного, но представление им понравилось, и они много аплодировали.

Римские элегии Перевод Д. Горбова

I

Много дал бы я за то, чтоб увидеть непогрешимого папу, — потому что просто увидеть папу в Риме не составляет никакой трудности и не требует ни малейшего искусства. Но накануне провозглашения догмата о непогрешимости графа Маффеи, обычно называемого Пием IX^{81}, стояла прекрасная погода, барометру не приходило в голову предвещать долго ожидаемую бурю, соборная оппозиция даже не подозревала о том, что уже на другой день ей придется геройски обратиться в бегство, и мы уехали в неосновательной надежде, что, быть может, в Риме возьмет верх разум. Но на другой день небо вдруг заволоклось тучами, грянул и пошел грохотать гром, сверкнула и заполыхала молния, иезуиты учли обстановку, и через полчаса граф Маффеи сделался непогрешимым. Его покойная бабушка — согласно семейной хронике графа Маффеи, бедняжка была еще в Синигалье еврейкой — при этом померла бы от радости, а народ, говорят, ликовал и галдел так, что колонны Ватикана дрожали и струи фонтанов у собора святого Петра разлетелись в неприметную для глаза пыль. И не удивительно: семьдесят кардиналов, шестьсот епископов, шесть тысяч священников, пять тысяч монахинь, сорок девять облаченных в разноцветные мешки «сакконов», или братств, и определенное количество праздношатающихся римских бродяг чего-нибудь да стоят.

Были прежде и будут впредь папы только трех родов: достойные уважения, каковых до сих пор было очень мало; злые и жестокие, каковых было предостаточно; и юмористические, каковых было больше всего. На знаменитом Капитолии — знаменитом, в частности, и своими гусями — есть колокольня, чей колокол римляне страшно любят слушать. В него бьют, только когда наступает масленица или когда умрет папа. Новая масленица сулит новое веселье, а новый папа — новый юмор! Пий IX принадлежит к третьему роду пап, и звуки, возвестившие о смерти Григория XVI, сообщили одновременно, что ему наследует величайший юморист девятнадцатого столетия!

Прежде всего, еще несколько лет тому назад, он создал бессмертную сатиру на отпущение грехов и все с этим связанное. Возле Латеранского холма есть часовня со святой лестницей, знаменитой «Scala santa». Собственно говоря, там целых три лестницы: две боковые, ничем не отличающиеся от обыкновенных, небожественных лестниц, и средняя, по которой якобы поднимался… Спаситель, кажется, к Пилату! По этой лестнице, ведущей в часовню, где показывают икону, написанную собственноручно… апостолом Лукою, и крайнюю плоть, оставшуюся… после обрезания Иисуса, можно всходить только на коленях, но зато один из предшественников Пия постановил за каждую ступень отпускать грехи на девять лет. При наличии двадцати восьми ступенек, это составляет 9 X 28 = 252 года, или шесть человеческих жизней! А Пий IX росчерком пера распространил это постановление на остальные две лестницы, так что, кто решит протащиться по всем трем, тот заработает отпущений на 756 лет своей жизни! Скоро придется заключить эти боковые лестницы в деревянный чехол, как это уже сделано с главной, чтобы сохранить их в целости.

Славная шутка, которой, однако, не удовлетворилось неистощимое остроумие графа, чье действительно красивое лицо до сих пор сияет безудержным весельем. Он опять взял перо, созвал девятьсот пурпурных и фиолетовых голосующих и заставил их признать его «непогрешимым». Лучшей шутки он уже не в состоянии придумать; ему теперь остается только умереть, как алоэ, выкинувшему свой гигантский цветок. Цезарь Веспасиан руководился принципом: «Цезарь умирает стоя», — то есть за работой; а Пий руководится принципом: «Папы умирают смешно!» Ну, а смешней, чем теперь, ему уже не стать. Я — человек сдержанный, у могилы Игнатия Лойолы меня тоже разбирал смех, но я подавил желание смеяться; у саркофага Александра VI у меня так и чесалась нога, однако я не пнул его, ей-богу. Но видеть надгробие Пия IX, поставленное ему по его приказанию еще при жизни в одной из римских церквей, причем он, коленопреклоненный, благодарит там господа бога за свой изобретательский талант, — видеть все это и удержаться от смеха было выше моих сил: я хохотал, хохотал до слез.