Стихотворения - [20]

Мои глаза без слез горели;

Над озером сплетались ели,

Чернел камыш, — сквозили щели

Из мрака к свету над водой.

        И много, много звезд мерцало;

Но в сердце мне ночная мгла

Холодной дрожью проникала,

Мне виделось так мало, мало

Лучей любви над бездной зла!

<1874>

НОЧНАЯ ДУМА

Я червь — я бог!

Державин

Ты не спишь, блестящая столица.

Как сквозь сон, я слышу за стеной

Звяканье подков и экипажей,

Грохот по неровной мостовой…

Как больной, я раскрываю очи.

Ночь, как море темное, кругом.

И один, на дне осенней ночи,

Я лежу, как червь на дне морском.

Где-нибудь, быть может, в эту полночь

Праздничные звуки льются с хор.

Слезы льются — сладострастье стонет —

Крадется с ножом голодный вор…

Но для тех, кто пляшет или плачет,

И для тех, кто крадется с ножом,

В эту ночь неслышный и незримый

Разве я не червь на дне морском?!

Если нет хоть злых духов у ночи,

Кто свидетель тайных дум моих?

Эта ночь не прячет ли их раньше,

Чем моя могила спрячет их!

С этой жаждой, что воды не просит,

И которой не залить вином,

Для себя — я дух, стремлений полный,

Для других — я червь на дне морском.

Духа титанические стоны

Слышит ли во мраке кто-нибудь?

Знает ли хоть кто-нибудь на свете,

Отчего так трудно дышит грудь!

Между мной и целою вселенной

Ночь, как море темное, кругом.

И уж если бог меня не слышит —

В эту ночь я — червь на дне морском!

1874

В ДУРНУЮ ПОГОДУ > **

Пусть говорят, что наша молодежь

Поэзии не знает — знать не хочет, —

И что ее когда-нибудь подточит

Под самый под корень практическая ложь, —

Пусть говорят, что это ей пророчит

Один бесплодный путь к бесславию, что ей

Без творчества, как ржи без теплых, ясных дней

Не вызреть…

        Выхожу один я в чисто поле

        И чувствую — тоска! и дрогну поневоле.

        Так сыро, — сиверко!..

                            И что это за рожь!

Местами зелена, местами низко клонит

Свои колосики к разрыхленной земле

И точно смята вся; а в бледно-серой мгле

Лохмотья туч над нею ветер гонит…

Когда же, наконец, дождусь я ясных дней!

Поднимется ль опять дождем прибитый колос?

Иль никогда среди родимых мне полей

Не отзовется мне ретивой жницы голос,

И не мелькнет венок из полевых цветов

Над пыльным золотом увесистых снопов?!.

<1875>

В ПРИЛИВ > **

На заре, в прилив, немало

Чуд и раковин морских

Набросала мне наяда

В щели скал береговых;

И когда я дар богини

Торопился подбирать,

Над морским прибоем стала

Нагота ее сверкать.

        Очи вспыхнули звездами,

        Жемчуг пал дождем с волос…

        «И зачем тебе все это?!.» —

        Прозвучал ее вопрос.

        «А затем, чтоб дар твой резать,

        Жечь, — вникать и изучать…»

        И наяда, подгоняя

        Волны, стала хохотать.

«А! — сказала, — ты и мною

Не захочешь пренебречь!

Но меня ты как изучишь?

Резать будешь или жечь?..»

И наяды тело с пеной

Поднялось у самых скал,

На груди заря взыграла,

Ветер кудри всколыхал.

        «Нет, — сказал я, вздрогнув сердцем, —

        Нет в науке ничего

        Разлагающего чары

        Обаянья твоего».

        И пока зари отливы

        Колыхал лазурный вал,

        Я забыл дары богини —

        Я богиню созерцал.

<1875>

СЛЕПОЙ ТАПЕР

Хозяйка руки жмет богатым игрокам,

При свете ламп на ней сверкают бриллианты…

В урочный час, на бал, спешат к ее саням

        Франтихи-барыни и франты.

Улыбкам счету нет. Один тапер слепой,

Рекомендованный женой официанта,

В парадном галстуке, с понурой головой,

        Угрюм и не похож на франта.

И под локоть слепца сажают за рояль…

Он поднял голову — и вот, едва коснулся

Упругих клавишей, едва нажал педаль —

        Гремя, бог музыки проснулся.

Струн металлических звучит высокий строй,

Как вихрь несется вальс — подбрякивают шпоры,

Шуршат подолы дам, мелькают их узоры,

        И ароматный веет зной…

А он — потухшими глазами смотрит в стену,

Не слышит говора, не видит голых плеч —

Лишь звуки, что бегут одни другим на смену,

        Сердечную ведут с ним речь.

На бедного слепца слетает вдохновенье,

И грезит скорбная душа его — к нему

Из вечной тьмы плывет и светится сквозь тьму

        Одно любимое виденье.

Восторг томит его — мечта волнует кровь:

Вот жаркий летний день — вот кудри золотые —

И полудетские уста, еще немые,

        С одним намеком на любовь…

Вот ночь волшебная, — шушукают березы —

Прошла по саду тень — и к милому лицу

Прильнул свет месяца — горят глаза и слезы…

        И вот уж кажется слепцу:

Похолодевшие, трепещущие руки,

Белеясь, тянутся к нему из темноты —

И соловьи поют — и сладостные звуки

        Благоухают, как цветы…

Так образ девушки, когда-то им любимой,

Ослепнув, в памяти свежо сберечь он мог;

Тот образ для него расцвел и — не поблек,

        Уже ничем не заменимый.

Еще не знает он, не чует он, что та

Подруга юности — давно хозяйка дома

Великосветская — изнежена, пуста

        И с аферистами знакома!

Что от него она в пяти шагах стоит

И никогда в слепом тапере не узнает

Того, кто вечною любовью к ней пылает,

        С ее прошедшим говорит.

Что, если б он прозрел, что, если бы, друг в друга

Вглядясь, они могли с усилием узнать —

Он побледнел бы от смертельного испуга,

        Она бы — стала хохотать!

<1876>

«В дни, когда над сонным морем…» > **

В дни, когда над сонным морем

Духота и тишина,

В отуманенном просторе