<Стихотворения Полежаева> - [10]

Впрочем, с лиры Полежаева сорвалось несколько произведений безукоризненно прекрасных. Такова его дивная «Песнь пленного ирокезца», – этот высокий образец благородной силы в чувстве и выражении:

Я умру! На позор палачам

Беззащитное тело отдам!

Равнодушно они

Для забавы детей

Отдирать от костей

Будут жилы мои!

Обругают, убьют

И мой труп разорвут!.

Но стерплю, не скажу ничего,

Не наморщу чела моего!

И, как дуб вековой,

Неподвижный от стрел,

Неподвижен и смел

Встречу миг роковой;

И как воин и муж,

Перейду в страну душ.

Перед сонмом теней воспою

Я бессмертную гибель мою!

И рассказ мой пленит

Их внимательный слух!

И воинственный дух

Стариков оживит,

И пройдет по устам

Слава громким делам,

И рекут они в голос один:

«Ты достойный прапрадедов сын!»

Совокупной толпой

Мы на землю сойдем

И в родных разольем

Пыл вражды боевой;

Победим, поразим

И врагам отомстим.

Я умру! На позор палачам

Беззащитное тело отдам!

Но как дуб вековой,

Неподвижный от стрел,

Я недвижим и смел

Встречу миг роковой!

Такова его прекрасная по мысли, хотя и не безусловно не погрешительная по выражению, пьеса – «Божий суд»:{24}

Есть духи зла – неистовые чада

Благословенного творца.

Удел их – грусть, отчаянье – отрада;

А жизнь – мученье без конца.

В великий час рождения вселенной,

Когда извлек всевышний перст,

Из тьмы веков, эфир одушевленной

Для хора солнцев, лун и звезд —

Когда творец торжественное слово,

В премудрой благости изрек:

«Да будет прах величия основой!»

И встал из праха человек;

Тогда, пред ним светлы, необозримы

Расстлались гордо небеса —

И юный мир, как сын его любимый,

Был весь – волшебная краса.

И ярче звезд и солнца золотого,

Как иорданские струи,

Вокруг его властителя святого,

Вились архангелов рои.

И пышный сонм небесных легионов

Был ясен, свят перед творцом,

И на скрижаль божественных законов

Взирал с потупленным челом.

Но чистый огнь невинности покорной

В сынах бессмертия потух —

И грозно пал, с гордынею упорной,

Высокий ум, высокий дух.

Свершился суд!.. Могущая десница

Подъяла молнии и гром —

И пожрала подземная темница

Богоотверженный Содом!

С тех пор враги прекрасного созданья

Таятся горестно во мгле —

И мучит их, и жжет без состраданья

Печать проклятья на челе.

Напрасно ждут преступные свободы —

Они противны небесам —

Не долетит в объятия природы

Их недостойный фимиам!

Таков его перевод пьесы Байрона «Валтасар», который некогда был неправо присвоен себе одним стихотворцем и напечатан в «Московском телеграфе», что и произвело большие споры между этим журналом и «Галатеею»,{25} где спорная пьеса была получена из настоящего источника:

Царь на троне сидит;

Перед ним и за ним

С раболепством немым

Ряд сатрапов стоит.

Драгоценный чертог

И блестит и горит;

И земной полубог

Пир устроить велит.

Золотая волна

Дорогого вина

Нежит чувства и кровь;

Звуки лир, юных дев

Сладострастный напев

Возжигают любовь.

Упоен, восхищен —

Царь на троне сидит, —

И торжественный трон

И блестит и горит.

Вдруг неведомый страх

У царя на челе

И унынье в очах,

Обращенных к стене,

Умолкает звук лир

И веселых речей,

И расстроенный пир

Видит ужас очей:

Огневая рука

Исполинским перстом,

На стене пред царем,

Начертала слова.

И никто из мужей,

И царевых гостей,

И искусных волхвов

Силы огненных слов

Изъяснить не возмог.

И земной полубог

Омрачился тоской.

И еврей молодой

К Валтасару предстал

И слова прочитал:

Мани, фекел, фарес,

Вот слова на стене:

Волю бога небес

Возвещают оне.

Мани, значит: монарх

Кончил царствовать ты!

Град у персов в руках —

Смысл середней черты;

Фарес, – третье – гласит:

Ныне будешь убит!

Рек – исчез… Изумлен,

Царь не верит мечте;

Но чертог окружен

И… он мертв на щите.

Есть у Полежаева несколько пьес в народном тоне; тон их не везде выдержан; но они вообще показывают в нашем поэте большую способность к произведениям этого рода. Таковы – «У меня ль молодца», «Окно», «Долго ль будет вам без умолку итти», «Там на небе высоко» и «Узник». Последняя особенно невыдержана и, несмотря на то, особенно прекрасна; вот лучшие стихи из нее:

. . . . . . .

Ох, ты жизнь моя, жизнь молодецкая!

От меня ли, жизнь, убегаешь ты,

Как бежит волна москворецкая

От широких стен каменной Москвы!

. . . . . . .

Кто видал, когда на лихом коне

Проносился я степью знойною,

Как сдружился я, при седой луне,

С смертью раннею, беспокойною?

Как таинственно заговаривал

Пулю верную и мятелицу,

И приласкивал и умаливал

Ненаглядную красну-девицу.

Штофы, бархат, ткани цветные

Саблей острой ей отмеривал,

И заморские вина светлые

В чаше недругов после пенивал.

Знали все меня – знал и стар и млад,

И широкий дол, и дремучий лес;

А теперь на мне кандалы гремят,

Вместо песен я слышу звук желез.

Как доказательство, что в натуре Полежаева лежало много человеческих элементов, выписываем его стихотворение на погребение девушки:

Я видел смерти лютый пир —

Обряд унылый погребенья:

Младая дева вечный мир

Вкусила в мгле уничтоженья.

Не длинный ряд экипажей,

Не черный флер и не кадилы,

В толпе придворных и пажей

За ней толпились до могилы.

Ах, нет! простой досчатый гроб

Несли чредой ее подруги,

И без затейливой услуги

Шел впереди приходский поп.

Семейный круг и в день печали

Убитый горестью жених,

Среди ровесниц молодых,

С слезами гроб сопровождали.

И вот уже духовный врач

Отпел последнюю молитву,