Стихотворения. Поэмы. Театр - [43]

Кем возвысилась Москва!

Ангел, Мученик, Посланец

Поднял звонкую трубу…

Слышу коней тяжкий танец,

Вижу смертную борьбу…

Светлый Муж ударил Деда!

Белый — черного коня!..

Пусть последняя победа

Довершится без меня!..

 Я бегу на воздух вольный,

Жаром битвы утомлен…

Бейся, колокол раздольный,

Разглашай весенний звон!

Чуждый спорам, верный взорам

Девы алых вечеров,

Я опять иду дозором

В тень узорных теремов:

Не мелькнет ли луч в светлице?

Не зажгутся ль терема?

Не сойдет ли от божницы

Лучезарная Сама?

22 февраля 1904

Обман («В пустом переулке весенние воды…»)

В пустом переулке весенние воды

Бегут, бормочут, а девушка хохочет.

Пьяный красный карлик не дает проходу,

Пляшет, брызжет воду, платье мочит.

Девушке страшно. Закрылась платочком.

Темный вечер ближе. Солнце за трубой.

Карлик прыгнул в лужицу красным комочком,

Гонит струйку к струйке сморщенной рукой.

Девушку манит и пугает отраженье.

Издали мигнул одинокий фонарь.

Красное солнце село за строенье.

Хохот. Всплески. Брызги. Фабричная гарь.

Будто издали невнятно доносятся звуки…

Где-то каплет с крыши… где-то кашель старика…

Безжизненно цепляются холодные руки…

В расширенных глазах не видно зрачка…

.  . . . . . . . . . . . . . .

 Как страшно! Как бездомно! Там, у забора,

Легла некрасивым мокрым комком.

Плачет, чтобы ночь протянулась не скоро —

Стыдно возвратиться с дьявольским клеймом…

Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки.

В светлых струйках весело пляшет синева.

По улицам ставят красные рогатки.

Шлепают солдатики: раз! два! раз! два!

В переулке у мокрого забора над телом

Спящей девушки — трясется, бормочет голова;

Безобразный карлик занят делом:

Спускает в ручеек башмаки: раз! два!

Башмаки, крутясь, несутся по теченью,

Стремительно обгоняет их красный колпак…

Хохот. Всплески. Брызги. Еще мгновенье —

Плывут собачьи уши, борода и красный фрак…

Пронеслись, — и струйки шепчутся невнятно.

Девушка медленно очнулась от сна:

В глазах ее красно-голубые пятна.

Блестки солнца. Струйки. Брызги. Весна.

5 марта 1904

«Вечность бросила в город…»

Вечность бросила в город

  Оловянный закат.

Край небесный распорот,

  Переулки гудят.

Всё бессилье гаданья

  У меня на плечах.

В окнах фабрик — преданья

  О разгульных ночах.

Оловянные кровли —

  Всем безумным приют.

В этот город торговли

  Небеса не сойдут.

Этот воздух так гулок,

  Так заманчив обман.

Уводи, переулок,

  В дымно-сизый туман…

26 июня 1904

«Город в красные пределы…»

Город в красные пределы

Мертвый лик свой обратил,

Серо-каменное тело

Кровью солнца окатил.

Стены фабрик, стекла окон,

Грязно-рыжее пальто,

Развевающийся локон —

Всё закатом залито.

Блещут искристые гривы

Золотых, как жар, коней,

Мчатся бешеные дива

Жадных облачных грудей,

Красный дворник плещет ведра

С пьяно-алою водой,

Пляшут огненные бедра

Проститутки площадной,

И на башне колокольной

В гулкий пляс и медный зык

Кажет колокол раздольный

Окровавленный язык.

28 июня 1904

«Я жалобной рукой сжимаю свой костыль…»

Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.

Мой друг — влюблен в луну — живет ее обманом.

Вот — третий на пути. О, милый друг мой, ты ль

В измятом картузе над взором оловянным?

И — трое мы бредем. Лежит пластами пыль.

Всё пусто — здесь и там — под зноем неустанным.

Заборы — как гроба. В канавах преет гниль.

Всё, всё погребено в безлюдьи окаянном.

Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.

Мы робко шепчем в дверь: «Не умер — спит ваш близкий…»

Но старая, в чепце, наморщив лоб свой низкий,

Кричит: «Ступайте прочь! Не оскорбляйте прах!»

И дальше мы бредем. И видим в щели зданий

Старинную игру вечерних содроганий.

3 июля 1904

Гимн («В пыльный город небесный кузнец прикатил…»)

В пыльный город небесный кузнец прикатил

  Огневой переменчивый диск.

И по улицам — словно бесчисленных пил

  Смех и скрежет и визг.

Вот в окно, где спокойно текла

  Пыльно-серая мгла,

Луч вонзился в прожженное сердце стекла,

  Как игла.

Все испуганно пьяной толпой

  Покидают могилы домов…

Вот — всем телом прижат под фабричной трубой

  Незнакомый с весельем разгульных часов…

Он вонзился ногтями в кирпич

  В унизительной позе греха…

Но небесный кузнец раздувает меха,

  И свистит раскаленный, пылающий бич.

Вот — на груде горячих камней

  Распростерта не смевшая пасть…

Грудь раскрыта — и бродит меж темных бровей

  Набежавшая страсть…

Вот — монах, опустивший глаза,

  Торопливо идущий вперед…

Но и тех, кто безумно обеты дает,

  Кто бесстрастные гимны поет,

    Настигает гроза!

Всем раскрывшим пред солнцем тоскливую грудь

На распутьях, в подвалах, на башнях — хвала!

Солнцу, дерзкому солнцу, пробившему путь, —

Наши гимны, и песни, и сны — без числа!..

    Золотая игла!

Исполинским лучом пораженная мгла!

Опаленным, сметенным, сожженным дотла —

      Хвала!

27 августа 1904

«Поднимались из тьмы погребов…»

Поднимались из тьмы погребов.

Уходили их головы в плечи.

Тихо выросли шумы шагов,

Словеса незнакомых наречий.

Скоро прибыли толпы других,

Волочили кирки и лопаты.

Расползлись по камням мостовых,

Из земли воздвигали палаты.

Встала улица, серым полна,

Заткалась паутинною пряжей.

Шелестя, прибывала волна,

Затрудняя проток экипажей.

Скоро день глубоко отступил,

В небе дальнем расставивший зори.

А незримый поток шелестил,

Проливаясь в наш город, как в море.

Мы не стали искать и гадать: