Стихотворения. Поэмы. Проза - [58]

Дал тебя северу, ночь голубая?!

Только одна ты по росту степям,

Шире ты их — обняла по краям.

В вас, ночи долгие, ночи хрустальные,

Вволю наплакаться могут печальные;

Вволю натешиться могут распутные,

Вечными кажутся скорби минутные!

Мыслью, блуждающей мрачно, тревожно,

В вас до безумья додуматься можно!

А немоты в вас, глухого молчания —

Хватит с избытком покрыть все страдания!..

Это ль не милость судьба нам дала,

Чтобы по Сеньке и шапка была,

Чтобы да в том же краю процветали:

Долгие ночи — большие печали!

Изо дня в день старики наши жили,

Чаще, чем прежде, они говорили.

Много того, что Андрей услыхал,

Он от рожденья и вовсе не знал…

Очень Прасковья его удивила,

Как в разговоре ему сообщила,

Будто во многих больших городах

Воздух какой-то горит в фонарях;

В те фонари ничего не вливают,

Ну, а как вечер придет — зажигают.

Слышал он также о царских смотрах,

Как ходит гвардия в красных грудях,

Как между войск у царя есть такие:

Птицы на шапках сидят золотые,

Сами солдаты в кольчуги закованы,

Лошади их серебром перекованы.

Спрашивал сам у Прасковьи Андрей:

Много ль видала железных путей,

Правда ль, что тянутся вдоль по ним паром,

Катятся вслед за большим самоваром?

Что называется новым судом?

Летом частенько он слышит о нем!

Как там в судах господа заседают,

Имя немецкое, всех защищают?

Также присяжных ему объясни:

Судьи не судьи, так кто же они?

Впрочем, не та и не эта затея

Больше всего занимала Андрея.

Больше любил он вопросы духовные!

Как богом созданы силы верховные?

Как бог нам душу, спасенье ей дал?

Все это знать он хотел и — не знал.

Ну и была тут Прасковья готова

Все Объяснять хорошо и толково!

Тут она ясно, как день, излагала,

Не говорила ему, — а вещала.

Целые книги Четии-Миней

Все наизусть были ведомы ей.

Речи Прасковьи уверенны были:

Ею пророки, отцы говорили!

В сердце Андрея, из глуби сознанья,

Мало-помалу взросли очертанья,

И выступали чудесны, велики

Словом Прасковьи рожденные лики

Мучениц славных, церковных святителей,

Светских владык и святых небожителей…

«Каждому делу, господь так велит,

Тот или этот святой предстоит:

Пчел сохранить — так Зосиме молиться,

Флором и Лавром конь-лошадь хранится;

Трифон от тли и от червя спасает;

Воин Иван — воровство открывает;

Все то, что криво, да полно изъяну,

Все то, что слепо, — Козыре и Демьяну;

Браки несчастные, семью разбитую

Ведают издавна Кирик с Уллитою;

Пьяных, загубленных водкою братий

Много спасает святой Вонифатий…»

Как же ты думал, Андрей, до сих пор,

Будто везде пустота и простор,

Если такое везде населенье

Можешь ты вызвать, начавши моленье?

Как мог ты думать, что беден рожден,

Если все яхонты, жемчуг, виссон,

Те, что в святительских ризах блистают,

В митрах горят, — налицо здесь бывают?

Как мог ты думать, что в жизни темно,

Если все небо святыми полно?!

Ярких венцов и оглавий блистающих

Больше гораздо, чем звезд, в нем мерцающих!

Вечная жизнь ожидает тебя,

Коль проживешь здесь, души не сгубя!..

И что дороже всего, что бесценно:

Все это — правда и все несомненно!

При разговорах таких о святыне,

Боге, душе, о спасенье в пустыне,

Лайка-собака всегда пребывала

И разговоры отлично слыхала…

Пес был спокоен. В мозгу у него

Не пробуждали они ничего.

Лайку Прасковья не подкупала,

Лайка по-своему все понимала.

Злое предчувствие в ней просыпалось,

Что-то недоброе, знать, собиралось!

«Не приходить бы старухе сюда,

Не приходить никогда, никогда!

Прежде Андрей меня, Лайку, любил.

Нынче Андрей меня, Лайку, забыл;

Гладить не гладит, ругать не ругает,

Будто нет Лайки, не замечает!

Вон и ружье, что на стенке висит,

Точно как палка какая, молчит;

В желтое ложе не брякнет кольцом,

Выстрелом степь не пробудит кругом!

Стыдно сказать: как сегодня светало —

Целых пять зайцев у дома гуляло!

А куропаток больших — вереницы

Ходят кругом, как домашние птицы!

Нынче дичинки поесть не дается,

Больше все рыбка да рыбка печется.

Ну, да и разница тоже большая:

Мчаться ль за лыжами, по лесу, лая, —

Или у проруби темной лежать;

Видеть, как крючья начнут поднимать;

Бедный Андрей то отдаст, то потянет,

Сядет, нагнется, на корточки станет;

То вдруг затыкает палкой о дно…

Право: и жалко смотреть, и смешно!

Ну, да и разница вкуса большая:

Рыбьи головки иль птица лесная?

Есть ли что в рыбе-то, кроме костей?

Нет, изменился ты, братец Андрей!..

И не люблю я старуху Прасковью,

И поделом ей, что харкает кровью.

Чую: недоброе с нами случится…

Да не хочу я без толку сердиться:

Милым насильно не быть. Подождем.

Может, до лучшей поры доживем!»

Дни за короткими днями бежали,

Ночи так длинны, велики так стали,

Что уж им некуда больше расти,

Разве что дни целиком погребсти?

В срок, когда в людях средь мира крещеного

Праздник пришел сына божья рожденного, —

Свету везде в небесах поприбавилось;

Солнце как будто маленько оправилось…

«Ты вот, Прасковьюшка, мне объясни:

Как это вдруг да длинней стали дни?

И почему каждый год так бывает,

Что с рождества много дня прибывает?» —

«Это, родимый мой, разно толкуют.

Божий сочельник, вишь, в небе ликуют.

Нынче, под праздник, сам бог Саваоф

К грешному миру приходит из снов.

С богом и свет к нам на землю приходит…

Впрочем, господь и в другие дни ходит,

Ходит и грешных людей посещает,

Где он пройдет — чудеса проявляет!» —