Стихотворения. Поэмы. Драма - [52]

Единого для смертных братства.

1928

* Пускай беды зловещие зарницы *

Огнем и мраком опалили нас,

Коль мы вдвоем — темница не темница,

И дружество соединяет нас.

Наш тяжкий год прошел под общим кровом,

Свободы голос громче наконец.

Венец терновый перевит с лавровым —

Вдвойне прекрасен и вдвойне венец!

1929

СТРОИТЕЛЬ

Мы разбили под звездами табор

И гвоздями прибили к шесту

Наш фонарик, раздвинувший слабо

Гуталиновую черноту.

На гранита шершавые плиты

Аккуратно поставили мы

Ватерпасы и теодолиты,

Положили кирки и ломы.

И покуда товарищи спорят,

Я задумался с трубкой у рта:

Завтра утром мы выстроим город,

Назовем этот город — Мечта.

В этом улье хрустальном не будет

Комнатушек, похожих на клеть.

В гулких залах веселые люди

Будут редко грустить и болеть.

Мы сады разобьем, и над ними

Станет, словно комета хвостат,

Неземными ветрами гонимый,

Пролетать голубой стратостат.

Благодарная память потомка!

Ты поклонишься нам до земли.

Мы в тяжелых походных котомках

Для тебя это счастье несли!

Не колеблясь ни влево, ни вправо,

Мы работе смотрели в лицо,

И вздымаются тучные травы

Из сердец наших мертвых отцов…

Тут, одетый в брезентовый китель,

По рештовкам у каждой стены,

Шел и я, безыменный строитель

Удивительной этой страны.

1930

ПОЭМЫ

Зодчие

Как побил государь

Золотую Орду под Казанью,

Указал на подворье свое

Приходить мастерам.

И велел благодетель, —

Гласит летописца сказанье, —

В память оной победы

Да выстроят каменный храм.

И к нему привели

Флорентийцев,

И немцев,

И прочих

Иноземных мужей,

Пивших чару вина в один дых.

И пришли к нему двое

Безвестных владимирских зодчих,

Двое русских строителей,

Статных,

Босых,

Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,

Был дух вельми спертый.

Изразцовая печка.

Божница.

Угар и жара.

И в посконных рубахах

Пред Иоанном Четвертым,

Крепко за руки взявшись,

Стояли сии мастера.

"Смерды!

Можете ль церкву сложить

Иноземных пригожей?

Чтоб была благолепней

Заморских церквей, говорю?"

И, тряхнув волосами,

Ответили зодчие:

"Можем!

Прикажи, государь!"

И ударились в ноги царю.

Государь приказал.

И в субботу на вербной неделе,

Покрестясь на восход,

Ремешками схватив волоса,

Государевы зодчие

Фартуки наспех надели,

На широких плечах

Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали

Узоры из каменных кружев,

Выводили столбы

И, работой своею горды,

Купол золотом жгли,

Кровли крыли лазурью снаружи

И в свинцовые рамы

Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись

Стрельчатые башенки кверху.

Переходы,

Балкончики,

Луковки да купола.

И дивились ученые люди,

Зан_е_ эта церковь

Краше вилл италийских

И пагод индийских была!

Был диковинный храм

Богомазами весь размалеван,

В алтаре,

И при входах,

И в царском притворе самом.

Живописной артелью

Монаха Андрея Рублева

Изукрашен зело

Византийским суровым письмом…

А в ногах у постройки

Торговая площадь жужжала,

Торовато кричала купцам:

"Покажи, чем живешь!"

Ночью подлый народ

До креста пропивался в кружалах,

А утрами истошно вопил,

Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью,

У плахи лежал бездыханно,

Прямо в небо уставя

Очесок седой бороды,

И в московской неволе

Томились татарские ханы,

Посланцы Золотой,

Переметчики Черной Орды.

А над всем этим срамом

Та церковь была —

Как невеста!

И с рогожкой своей,

С бирюзовым колечком во рту, —

Непотребная девка

Стояла у Лобного места

И, дивясь,

Как на сказку,

Глядела на ту красоту…

А как храм освятили,

То с посохом,

В шапке монашьей,

Обошел его царь —

От подвалов и служб

До креста.

И, окинувши взором

Его узорчатые башни,

"Лепота!" — молвил царь.

И ответили все: "Лепота!"

И спросил благодетель:

"А можете ль сделать пригожей,

Благолепнее этого храма

Другой, говорю?"

И, тряхнув волосами,

Ответили зодчие:

"Можем!

Прикажи, государь!"

И ударились в ноги царю.

И тогда государь

Повелел ослепить этих зодчих,

Чтоб в земле его

Церковь

Стояла одна такова,

Чтобы в Суздальских землях

И в землях Рязанских

И прочих

Не поставили лучшего храма,

Чем храм Покрова!

Соколиные очи

Кололи им шилом железным,

Дабы белого света

Увидеть они не могли.

Их клеймили клеймом,

Их секли батогами, болезных,

И кидали их,

Темных,

На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду,

Там, где заваль кабацкая пела,

Где сивухой разило,

Где было от пару темно,

Где кричали дьяки:

"Государево слово и дело!" —

Мастера Христа ради

Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь

Такая,

Что словно приснилась.

И звонила она,

Будто их отпевала навзрыд,

И запретную песню

Про страшную царскую милость

Пели в тайных местах

По широкой Руси

Гусляры.

1938

Конь (Повесть в стихах)

1

Уже снежок февральский плакал,

Трава пробилась кое-где,

И был посол московский на кол

Посажен крымцами в Орде.

Орел-могильник, в небе рея,

Видал сквозь тучек синеву —

Внизу мурзы Давлет-Гирея

Вели ордынцев на Москву.

И вышел царь, чтоб встретить с лаской

Гостей от града вдалеке,

Но воевода князь Мстиславский

Им выдал броды на Оке.

И били в било на Пожаре,

Собраться ратникам веля,

И старцы с женами бежали

Сидеть за стенами Кремля.

А Кремль стоял, одетый в камень,

На невысоком берегу

И золотыми кулаками

Грозил старинному врагу.

"И бысть валы его толстенны,

Со стрельнями в любом зубце.

Поставил зодчий эти стены

На твороге и на яйце!" [30]

Отвага ханская иссякла

У огороженного рва,

Но тучу стрел с горящей паклей

Метнула в город татарва.

И самой грозной башни выше,

Краснее лисьего хвоста —