Стихотворения, не входившие в сборники - [2]

Я и очень бы не прочь,

Да ему и то и это —

До приданого охоч!

Аль сподручней за детину?

На идеи он не лих:

Знай купи себе резину

И расходов никаких.

Скажут: «Вот поймали гуся!»

А что я в ответ скажу?

Все я, девушка, боюся,

Все робею, все дрожу!

Пламя вьется… Пламя зыбко

Озаряет тьму времен…

Где кадетская улыбка?

Где резиновый батон?..

Журн. «Серый Волк». 1908, № 1–2

Черный карлик

Мой черный карлик целовал мне ножки,

Он был всегда так ловок и так мил!..

Мои браслетки, кольца, серьги, брошки

Он убирал и в сундучке хранил.

Но в черный день печали и тревоги

Мой карлик вдруг поднялся и подрос…

Вотще ему я целовала ноги —

И сам ушел, и сундучок унес!

Журн. «Сатирикон». 1909, № 18

* * *

У маменьки своей спросило раз дитя,

От робости смущаясь и краснея:

«Скажите мне всю правду, не шутя,

Отцом иль матерью – кем быть труднее?»

Молчала мать, не зная, что сказать,

Но гувернантка молвила беспечно:

«Давно тебе самой пора бы знать,

Что матерью труднее быть, конечно.

Когда бы ты историю прочла,

Тебе б ясна была тому причина:

Ведь папой в Риме женщина была,

А мамой – ни один мужчина!»

Журн. «Сатирикон». 1910, № 5

Бедный Азра

Каждый день чрез мост Аничков,

Поперек реки Фонтанки,

Шагом медленным проходит

Дева, служащая в банке.

Каждый день на том же месте,

На углу, у лавки книжной,

Чей-то взор она встречает —

Взор горящий и недвижный.

Деве томно, деве странно,

Деве сладостно сугубо:

Снится ей его фигура

И гороховая шуба.

А весной, когда пробилась

В скверах зелень первой травки,

Дева вдруг остановилась

На углу у книжной лавки.

«Кто ты? – молвила, – откройся!

Хочешь – я запламенею

И мы вместе по закону

Предадимся Гименею?»

Отвечал он: «Недосуг мне,

Я агент. Служу в охранке

И поставлен от начальства,

Чтоб дежурить на Фонтанке».

Журн. «Сатирикон». 1911, № 24

* * *

Не вспыхну я, не побледнею,

Мой взор не робок, не смущен.

Я все могу, хочу и смею —

От солнца факел мой зажжен.

Пройду, не узнанная вами,

И не пойдет никто за мной,

Но в небе алыми звездами

Означен был мой путь земной!

Альманах изд-ва «Шиповник», 1912. Кн. 17

* * *

Голубая асфодель!

Голубая! Голубая,

Как небесная свирель,

Что звенит в начале мая,

Прогоняя прочь апрель.

Лепестки твои сгибая,

Голубая! Голубая!

Я томлюсь твоей мечтой,

Чтоб пчела в тебя вползала

И вонзала злое жало

Прямо в венчик золотой!

Альманах изд-ва «Шиповник», 1912. Кн. 17

* * *

Душно в комнате моей…

Все бесстыдней, все алей,

Словно кровь раскрытой раны

Рдеют красные тюльпаны…

В душном пламенном бреду

Я иду к тебе, иду…

Словно кровь раскрытой раны,

Словно красные тюльпаны,

Все бесстыдней, все алей

Красный сон души моей!

Альманах изд-ва «Шиповник», 1912. Кн. 17

* * *

Красные верблюды – зори мои, зори —

По небу далекой чередой идут…

Четками мелькают в вечернем моем взоре —

За красным верблюдом красный верблюд…

Ах, недолго ждать мне с тоскою покорной,

Ждать, чтобы последний зарею потух.

Палицей огромной, чрез все небо черной

Гонит их, торопит страшный пастух.

На небо наплыли облаки-утесы…

Близок, близок отдых. Спешите скорей!

Там, в садах Аллаха надзвездные росы,

Там каждый получит по жажде своей.

Журн. «Современные записки».1928, № 34

* * *

На повороте ввысь душа остановилася,

Душа, мы вместе, ты еще со мной.

О, оглянись, скажи, чем ты пленилася,

Что вспомнишь ты, покинув край земной?

Ей вспомнится как будто дуновение,

Как перезвон цветов, овеянных весной,

Как тихих звезд серебряное пение,

Не слышанное мной.

И вспомнятся еще какие-то хрустальные,

Лазурно-алые святые корабли,

Не снившиеся, даже не мечтальные,

Невиданные на морях земли.

И вспомнится еще в веках обетованное,

Чему названья нет на родине земной.

Единое, блаженно-несказанное,

Не познанное мной.

Газ. «Русские новости», 17 янв. 1947

Два стихотворения

1

Опять тот сон! Опять полудремота!

Ни образов, ни слов не уловлю…

И в этом сне всегда уходит кто-то —

Не знаю кто, но я его люблю.

И я брожу по черным острым скалам,

Перехожу бурлящие ручьи…

Как тяжело моим глазам усталым

Искать следы – сама не знаю чьи!

И я в тоске смертельной пробуждаюсь,

И я не знаю – сплю или не сплю.

И все ищу, среди людей блуждая,

Кого во сне так горестно люблю.

2

Старик, похожий на старуху,

К роялю кресло подкатив,

Стал пальцем подбирать по слуху

Старинный дедовский мотив.

И вдруг запел, заблеял нежно,

Как заболевшая овца,

Так безобразно безнадежно,

Так без начала, без конца:

«Я очи знал. О, эти очи.

Как я любил их, знает Бог!

От их волшебной, страстной ночи

Я душу оторвать не мог».

И как фальшивил он ужасно!

Какие он там очи знал?

А за окном блаженно-ясно

Закат безмолвный догорал.

И луч над горестным виденьем

Простер в воздушной высоте

Как бы святым благословеньем

От нас сокрытой красоте.

Журн. «Возрождение». Январь 1949, № 1

* * *

Когда я была ребенком,

Так, девочкой лет шести,

Я во сне подружилась с тигренком —

Он помог мне косичку плести.

И так заботился мило

Пушистый, тепленький зверь,

Что всю жизнь я его не забыла,

Вот – помню даже теперь.

А потом, усталой и хмурой —

Было лет мне под пятьдесят —

Любоваться тигриной шкурой

Я пошла в Зоологический сад.

И там огромный зверище,

Раскрыв зловонную пасть,

Так дохнул перегнившей пищей,

Что в обморок можно упасть.

Но я, в глаза ему глядя,

Сказала: «Мы те же теперь,

Я – все та же девочка Надя,

А вы – мне приснившийся зверь.