Стихотворения - [23]

Все горести души, алкающей в пустыне,

И пусть опять пою в честь ваших глаз и губ,

Я, нежный, колким стал, я, щедрый, ныне скуп.

Все отдавал я встарь, – все, кроме сердца, ныне.

ИЗВИНЕНИЕ

В толпе ровесников я пел любовь, бывало;

В одном встречал восторг, укор и смех в другом:

«Всегда любовь, тоска, ты вечно о своем!

Чтобы поэтом стать – подобных бредней мало.

Ты разумом созрел, и старше сердце стало,

Так что ж оно горит младенческим огнем?

Ужель ты вдохновлен высоким божеством,

Чтоб сердце лишь себя всечасно воспевало?»

Был справедлив упрек! И вслед Урсыну я,

Алкея лиру взяв, высоким древним строем

Тотчас запел хвалу прославленным героям,

Но разбежались тут и лучшие друзья.

Тогда, рассвирепев, я лиру бросил в Лету:

Каков ты, слушатель, таким и быть поэту!

Урсын – второе имя Юлиана Немцевича.

Алкей – прославленный греческий лирик, уроженец Митилены, который жил около 604 г. до рождества Христова.

Лета – река забвения в Элизиуме, из которой пили души умерших, чтобы забыть пережитые на земле страдания; когда, по истечении нескольких веков, они воплощались в иные тела, они снова должны были пить из нее, чтобы изгладить из памяти тайнь потустороннего мира. (Мифология.)

КРЫМСКИЕ СОНЕТЫ

Wer den Dichter will verstehen,

Muss in Dichter's Lande gehen.

Goethe

[Кто хочет поэта постичь,

Должен отправиться в сторону поэта.

Гете (нем.)]

Спутникам путешествия по Крыму.

Автор

I

АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ

Выходим на простор степного океана.

Воз тонет в зелени, как челн в равнине вод,

Меж заводей цветов, в волнах травы плывет,

Минуя острова багряного бурьяна.

Темнеет. Впереди – ни шляха, ни кургана.

Жду путеводных звезд, гляжу на небосвод…

Вон блещет облако, а в нем звезда встает:

То за стальным Днестром маяк у Аккермана.

Как тихо! Постоим. Далеко в стороне

Я слышу журавлей в незримой вышине,

Внемлю, как мотылек в траве цветы колышет,

Как где-то скользкий уж, шурша, в бурьян ползет.

Так ухо звука ждет, что можно бы расслышать

И зов с Литвы… Но в путь! Никто не позовет.

II

ШТИЛЬ НА ВЫСОТЕ ТАРКАНКУТ

Едва трепещет флаг. В полуденной истоме,

Как перси юные, колышется волна.

Так дева томная, счастливых грез полна,

Проснется, и вздохнет, и вновь отдастся дреме.

Подобно стягам в час, когда окончен бой,

Уснули паруса, шумевшие недавно.

Корабль, как на цепях, стоит, качаясь плавно.

Смеются путники. Зевает рулевой.

О море! Меж твоих веселых чуд подводных

Живет полип. Он спит при шуме бурь холодных,

Но щупальца спешит расправить в тишине.

О мысль! В тебе живет змея воспоминаний.

Недвижно спит она под бурями страданий,

Но в безмятежный день терзает сердце мне.

III

ПЛАВАНИЕ

Гремит! Как чудища, снуют валы кругом.

Команда, по местам! Вот вахтенный промчался,

По лесенке взлетел, на реях закачался

И, как в сетях, повис гигантским пауком.

Шторм! Шторм! Корабль трещит. Он бешеным рывком

Метнулся, прянул вверх, сквозь пенный шквал прорвался,

Расшиб валы, нырнул, на крутизну взобрался,

За крылья ловит вихрь, таранит тучи лбом.

Я криком радостным приветствую движенье.

Косматым парусом взвилось воображенье.

О счастье! Дух летит вослед мечте моей.

И кораблю на грудь я падаю, и мнится:

Мою почуяв грудь, он полетел быстрей.

Я весел! Я могуч! Я волен! Я – как птица!

IV

БУРЯ

В лохмотьях паруса, рев бури, свист и мгла…

Руль сломан, мачты треск, зловещий хрип насосов.

Вот вырвало канат последний у матросов.

Закат в крови померк, надежда умерла.

Трубит победу шторм! По водяным горам,

В кипящем хаосе, в дожде и вихре пены,

Как воин, рвущийся на вражеские стены,

Идет на судно смерть, и нет защиты нам.

Те падают без чувств, а те ломают руки,

Друзья прощаются в предчувствии разлуки.

Обняв свое дитя, молитвы шепчет мать.

Один на корабле к спасенью не стремится.

Он мыслит: счастлив тот, кому дано молиться,

Иль быть бесчувственным, иль друга обнимать!

V

ВИД ГОР ИЗ СТЕПЕЙ КОЗЛОВА ПИЛИГРИМ И МИРЗА

Пилигрим

Аллах ли там воздвиг гранитную громаду,

Престол для ангелов из мерзлых туч сковал?

Иль дивы из камней нагромоздили вал

И караванам туч поставили преграду?

Какой там свет! Пожар? Конец ли Цареграду?

Иль в час, когда на дол вечерний сумрак пал,

Чтоб рой ночных светил в потемках не блуждал,

Средь моря вечности аллах зажег лампаду?

Мирза

Там побывал я… Там – гнездо зимы седой,

Истоки родников и быстрых рек начало;

Из уст моих не пар, но снег валил густой;

Где нет пути орлам, моя нога ступала;

Шли тучи подо мной, а в них гроза дремала,

И лишь одна звезда горела над чалмой.

Там Чатырдаг!

П ил и гр и м

О-о!

VI

БАХЧИСАРАЙ

Безлюден пышный дом, где грозный жил Гирей.

Трон славы, храм любви – дворы, ступени, входы,

Что подметали лбом паши в былые годы,

Теперь гнездилище лишь саранчи да змей.

В чертоги вторгшийся сквозь окна галерей,

Захватывает плющ, карабкаясь на своды,

Творенья рук людских во имя прав природы,

Как Валтасаров перст, он чертит надпись: «Тлей!»

Не молкнет лишь фонтан в печальном запустенье

Фонтан гаремных жен, свидетель лучших лет,

Он тихо слезы льет, оплакивая тленье:

О слава! Власть! Любовь! О торжество побед!

Вам суждены века, а мне одно мгновенье.

Но длятся дни мои, а вас – пропал и след.

VII

БАХЧИСАРАЙ НОЧЬЮ

Молитва кончена, и опустел джамид,

Вдали растаяла мелодия призыва;

Зари вечерней лик порозовел стыдливо;