Стихотворения - [7]

Здесь дама черная Тбилисцева

Стоит и продает мимозы

из чемодана вынимая

и в воздухе рублем махая

— Один лишь рубль — бери мимоза!

Ее сыны от нее невдалеке

также с мимозою в руке

в больших надвинутых фуражках

Тюли. Тюли. Гардины. Тюли

Продавец Евфросимова желта и длинна

к ней приходит знакомый Прошкин

просит занавес в горошку…

оскорбляется… уходит…

так как Евфросимова не находит

А вторая и третья продавщицы сестры Александровы

недавно приехали от полей от травы

еще венком у них их косы

на голове у них лежат

еще они коряво говорят

но в общем поняли и знают

и очень тщательно считают

Кирпичкин. Золотцев и Брагин

напилися с работы идя

и так как проходили мимо

зашли и стали покупать

Уже купили десять ружей

Хотя на всех один ребенок

уже купили двадцать книжек

и пять игрушек надувных

уже приобрели халаты

две ручки для лопаты

В кульке огромном апельсин горý

и часто их кидают на пол

— А ну! кто подберет! А ну!

Им делали предупрежденья

они на это говорят

— А мы справляем день рожденья

к тому же мы пролетарьят…

Ах. Боже. где еще мы не были!?

(восклицат. вопросит. раздумье)

Ах — Гастроном — в нем сон и явь

переплелися столь теснейше

где сельдь где море где свинина

здесь все чем славится еда

Бутылок много их зовет покушать

А потом укромно поблевать

Консервных банок тридцать

купила Грушкина одна

И сорок овощных супов

купила Килькина одна

А Елкина купила клюкву

с сиропом в сахарном соку

Несут откуда-то и брюкву

в сумах переметных на плечах

Поэт идет — он Простаков

он перерос и недорос

он съел бы пару судаков

иль пару гусаков

Ему знакомы эти люди

он с ними уж водил знакомство

Они все страшно интересны

увидишь одного — замрешь —

Они себе любовников имеют

любовницев прекраснолицых

трагедии с собой и фарсы

в карманах головы несут

Вот Простаков встречает Анну

— Ах Анна! Анна! мы устали

Все ноги уж болят мои!

Все ноги уж болят твои!

Идем же кушать и домой

под временный свой кров

шаги пожалуйста удвой…

И кушают оне

уже в отделе где виднó

как собрался Пестрядин выпить

как выпил Рюмкин уж уже

и стало смутно на душе

И тут они вдвоем сказали

И Простаков и Анна вместе

— Мы жили жили уезжали

не знали что такое гул

и знали что такое шум

Ведро пластмассовое стоит

всего лишь два рубля и только

Теперь мы кушаем бульон с яйцом

и на второе — тефтелú…

(А в улицах летали орды

каких-то новых новых вещей

Вот дуб четырехлетний. Три рубля пятнадцать

вот угол дома — сорок два с пятаком

вот неба северный кусочек в метра два

он стоит сто пятьдесят четыре и ноль ноль)

Ах Анна — кудри у поэта

летали раньше не задаром

Провал он видел человека

А нам предстали человеки

которых горд всеобщий шум.

Из книги «Третий сборник» (1969)

Мелькают там волосы густо…

Мелькают там волосы густо

Настольная лампа горит

«Во имя святого искусства»

Там юноша бледный сидит

Бледны его щеки и руки

И вялые плечи худы

Зато на великое дело

Решился. Не было б беды!

И я этот юноша чудный

И волны о голову бьют

И всякие дивные мысли

Они в эту голову льют

Ах я трепещу… Невозможно

Чтоб я это был. Это я?!

Как дивно! Как неосторожно!

Как необъяснимо — друзья!

В прошлый праздник ровно в понедельник…

В прошлый праздник ровно в понедельник

Я сидел у краешка стола

Бледная бескровная беседа

Чуть плыла

Возникали образы и тети

Родственников также и других

В черной и бессмысленной работе

Дни прошли у них

Беспощадно вышел призрак папы

И сурово произнес

«Думал ты один — а мы растяпы?!

Ну наш род вознес?!»

«Нет не удалось тебе я вижу

Становись в наш строй!

Похвалялся ты бесстыжий —

Мы — рабы. А ты — герой!»

Возразить не знаю что — шепчу лишь:

— Я герой! Герой!

Погоди-ка папа что ты тулишь

Меня в общий строй

Обладаю даром обладаю

Пропади отец!

Я умру и всех вас напугаю

Наконец!

Элегия

Я люблю живую капусту

Очень высокого роста

Люблю видеть Валентину Павловну

Выходящую из дома утром

Тихую мечтательную зелень

С кислым тургеневским оттенком

Перемежающуюся девушками немного

Розовыми платьями мелькая

Жизнь размеренную без бега без шума

Последнюю книгу с заломленной страницей

Слегка духами подмазанную маму

Она щебечет словно птица

Белый столик на нем яркий завтрак

Из помидоров. яичницы. молока

Протянутую в воздухе руку

Это моя собственная рука

Валентин походкой шаткой…

Валентин походкой шаткой

К Николаю подходил

— Николай! — мне очень жалко

что отец твой уходил

Умирать конечно часто

рядом с нами начинают

Непонятно и опасно

что все ближе подступают

Да ответил Валентину

тихо тихий Николай

Видишь черную резину

Видишь гроба узкий край

Тот пытался — этот взялся

Этот мнил — Наполеон!

Мой отец — он ведь валялся

Перед смертью. — Да-да — он!

Выходивший очень смело

Говоривший — Я стерплю!

А когда дошло до дела…

Человека не люблю!

— Но! — сказал тут Николаю

побледневший Валентин

Человека тоже знаю

и не он такой один

Хоть премудрая скотина

и загадочная — да!

Но мила ему перина

и не впрок ему года

Он не учится — не тянет

Нитку мыслей из себя

Телом меньшает и вянет

Спит и ест он без стыда

Я вот тоже тоже тоже!

Не отличный от других

Валентин рукой по коже

Улица провел… затих

Да и я с отцом согласный

отвечает Николай

Путь великих — путь опасный

Лучше будем как весь край

Послание

Подушки и столы великолепны

А освещенье лучшим быть желает

Все восемь окон в сад глядят глубокий

И запах надо вам сказать мешает

Настолько он силен и так тягуч