Стихотворения - [20]

словно я заново эти листаю страницы,

словно однажды уже я читал эту книгу.

Мне начинает все чаще с годами казаться —

и все решительней крепнет во мне убежденье —

этих листов пожелтевших руками касаться

мне, несомненно, однажды уже приходилось.

Я говорю вам — послушайте, о, не печальтесь,

о, не скорбите безмерно о вашей потере —

ибо я помню,

что где-то на пятой странице

вы все равно успокоитесь и обретете.

Я говорю вам — не следует так убиваться,

о, погодите, увидите, все обойдется —

ибо я помню,

что где-то страниц через десять

вы напеваете некий мотивчик веселый.

Я говорю вам — не надо заламывать руки,

хоть вам и кажется небо сегодня с овчину —

ибо я помню,

что где-то на сотой странице

вы улыбаетесь, как ничего не бывало.

Я говорю вам — я в этом могу поручиться,

я говорю вам — ручаюсь моей головою,

ибо, воистину, ведаю все, что случится

следом за тою и следом за этой главою.

Я и себе говорю — ничего не печалься

Я и себя утешаю — не плачь, обойдется.

Я и себе повторяю —

ведь все это было,

было, бывало, а вот обошлось, миновало.

Я говорю себе — будут и горше страницы,

будут горчайшие, будут последние строки,

чтобы печалиться, чтобы заламывать руки —

да ведь и это всего до страницы такой-то.

Источник: Прислал читатель

Я был приглашен в один дом...

Я был приглашен в один дом,

в какое-то сборище праздное,

где белое пили и красное,

болтали о сем и о том.

Среди этой полночи вдруг

хозяйка застолье оставила

и тихо иголку поставила

на долгоиграющий круг.

И голос возник за спиной,

как бы из самой этой полночи

шел голос, молящий о помощи,

ни разу не слышанный мной.

Как голос планеты иной,

из чуждого нам измерения,

мелодия стихотворения

росла и росла за спиной.

Сквозь шум продирались слова,

и в кратких провалах затишия

ворочались четверостишия,

как в щелях асфальта трава.

Но нет, это был не пророк,

над грешными сими возвышенный, —

скорее ребенок обиженный,

твердящий постылый урок.

Но три эти слова — не спи,

художник! — он так выговаривал,

как будто гореть уговаривал

огонь в полуночной степи.

И то был рассказ о судьбе

пилота,

но также о бремени

поэта, служение времени

избравшего мерой себе.

И то был урок и пример

не славы, даримой признанием

а совести, ставшей призванием

и высшею мерою мер.

…Я шел в полуночной тиши

и думал о предназначении,

об этом бессрочном свечении

бессонно горящей души.

Был воздух морозный упруг.

Тянуло предутренним холодом.

Луна восходила над городом,

как долгоиграющий круг.

И летчик летел в облаках.

И слово летело бессонное.

И пламя гудело высокое

в бескрайних российских снегах.

Источник: Прислал читатель

ЧЕЛОВЕК, ПОХОЖИЙ НА СТАРУЮ МАШИНУ

Человек,

похожий на старую машину,

сделанную в девятнадцатом веке —

что-то от стефенсоновского паровоза,

от первых летательных аппаратов,

из породы воздушных шаров

и аэростатов,

с примесью конки и дилижанса,

экипажа и музыкальной шкатулки —

ржавые поршни и рычажки,

стершиеся шестеренки и втулки —

и все это издает при ходьбе

поскрипыванье,

пощелкиванье,

дребезжанье.

Человек,

похожий на старую машину,

сделанную в девятнадцатом веке,

он покупает в ближайшей аптеке

какие-то странные мази для растиранья,

у которых такие таинственные названья —

бриони,

арника,

оподельдок,

а потом еще долго поскрипывает ледок

у него под ногами,

пока он вышагивает к себе домой

неуверенными шагами.

Человек,

похожий на старую машину, сделанную в девятнадцатом веке,

он поднимается

к себе на этаж,

не снимая пальто,

присаживается на кушетку,

которую по-старинному называет софа

и которая откликается звуком фа,

когда он на нее садится…

Так и сидит он,

не зажигая огня,

человек,

похожий на старую машину,

сделанную в девятнадцатом веке,

старая усталая машина,

или просто сум,

как он в шутку себя называет,

хотя он при этом вряд ли подозревает,

что сум

по-украински

означает печаль,

да и по-русски звучит

достаточно грустно.

Источник: Прислал читатель

ARS POETICA

Все стихи однажды уже были.

Слоем пепла занесло их,

слоем пыли

замело,

и постепенно их забыли —

нам восстановить их предстоит.

Наше дело в том и состоит,

чтоб восстановить за словом слово

и опять расставить по местам

так, как они некогда стояли.

Это все равно как воскрешать

смутный след,

оставленный в душе

нашими младенческими снами.

Это все равно как вспоминать

музыку,

забытую давно,

но когда-то слышанную нами.

Вот и смотришь —

так или не так,

вспоминаешь —

так или не так,

мучаешься —

так ли это было?

Примеряешь слово —

нет, не так,

начинаешь снова —

нет, не так,

из себя выходишь —

нет, не так,

господи, да как же это было?

И внезапно вздрогнешь —

было так!

И внезапно вспомнишь —

вот как было!

Ну конечно — так оно и было,

только так и было, только так!

Источник: Прислал читатель

О СВОБОДНОМ СТИХЕ

— Что? — говорят. — Свободный стих?

Да он традиции не верен!

Свободный стих неправомерен!

Свободный стих — негодный стих!

Его, по сути говоря,

эстеты выдумали, снобы,

лишив метрической основы,

о рифме уж не говоря!..

Но право же, не в этом суть,

и спорить о свободе метра —

как спорить о свободе ветра,

решая, как он должен дуть.

Все это праздные слова.

Вам их диктует самомненье.

Как можно ставить под сомненье

его исконные права!

Нет, ветер, дождь или трава

свободны по своей природе —

а стих,

он тоже в этом роде,

его природа такова.

И как ни требовал бы стих