Стихотворения - [8]
Когда казалось уху, что возвышен Вдруг средь толпы он, бил меня озноб И трепет сердца быть не мог утишен.
Но вот тот голос, что душа взахлеб Впивала, удаляться стал, взгремели Колеса, прочь умчался конский топ.
Тогда, один оставшись, на пределе Сил, сердце сжав рукой, глаза закрыв, Вздыхая, прикорнул я на постели.
Затем бездумно стал бродить, чуть жив, Меж стен: была нема моя светлица. "Душе отныне страстный чужд порыв",
Сказал я, горькой памяти вселиться Дав в сердце, вместе с ней запрет вселя Любить другие голоса и лица.
И сердце билось, болью той боля, Какая гложет в долгий дождь нелетний, Уныло затопляющий поля.
В тебе, любовь, я, двудевятилетний, Дитя скорбей, тем меньше находил Любви, чем казнь твоя была заметней,
Чем больше становился мне не мил Мир дивный, и лужаек разнотравье, И тишь зари, и пение светил.
Любовью к красоте от жгучей к славе Любви я был избавлен: места той Уж не нашлось в душе, ее державе.
На милые занятья взгляд пустой Бросал я, их напрасными считая, Их, делавших все прочее тщетой.
Конца изменам не было и края: Любовь одна другую быстро столь Смела! Ах, жизнь и впрямь тщета пустая!
Лишь с сердцем, чей был склеп исхожен вдоль И поперек, предаться разговорам Любил я, лишь его лелеял боль.
В себя и в пол я упирался взором, Чтоб к девам - будь красива, будь дурна Лицом - не обращаться ни к которым,
Да лика без изъяна, без пятна Не замутят в душе моей, как глади Вод - ветерком гонимая волна.
И эта грусть по отнятой усладе, Грусть, что на нас наваливает груз, Былую радость растворяя в яде,
Грусть по ушедшим дням мне жестче уз Сжимала грудь: не думал я о сраме, Не ранил сердца злой его укус.
Я, небо и святые, чист пред вами: Мне был неведом темный интерес Жгло душу целомудренное пламя.
Та страсть жива, тот пламень не исчез, И образу меж дум моих привольно Тому, что дал мне радости небес
Вкусить. Мне одного его довольно.
XI
ОДИНОКИЙ ДРОЗД
С макушки обветшалой колокольни Несется песнь отшельника дрозда. И всюду слышен мелодичный звук, Слух услаждая до скончанья дня. Весна царит вокруг. Пропитан ею воздух и земля, И в душах радостное оживленье. Мычат коровы в поле, блеют овцы, В лазурном небе кружат птичьи стаи, Щебечут и галдят до темноты. Так птахи празднуют весны рожденье. На мир глядишь угрюмо только ты, Хоть и сидишь высоко. Тебе претит веселье Ничто твое не привлекает око, И для тебя жизнь - горькое похмелье.
Увы, как мы похожи! Как ты, живу затворником и я. Веселье праздное претит мне тоже. Сестра родная юности - любовь Меня томит, но все надежды тщетны. Я чужаком живу в родных местах. Бегут, проходят годы, И множатся невзгоды. Жизнь клонится к закату, И вскоре мой пробьет последний час. Пальбою шумной принято у нас Встречать приход весны, как светлый
праздник. Колокола звонят наперебой, И выстрелы из ружей и хлопушек Звучат по всей округе вразнобой. Одетая по моде Вся молодежь предместья Валом валит и заполняет площадь, Где веселится, пляшет до упаду. Но по своей природе Я сторонюсь гогочущей толпы, Ее забав и шуток. Отрадней мне побыть в уединенье, Когда я забываюсь, Глядя, как солнце гаснет за холмами. На день и жизнь короче, И я с годами юности прощаюсь И неизбежно приближаюсь к ночи.
О птаха одинокая, и ты Свой вечер встретишь на закате жизни. Послушная судьбе, Печалиться не станешь, коль природы Решенье таково. Но если суждено Мне жизненный ярем Нести до самой старости, С остывшим сердцем и холодным взором Во мраке буду коротать свой век, Вычеркивая каждый день без жалости. Зачем быть одиноким стариком, Когда ты недоволен сам собою И тяготишься собственной судьбою? О как ты, жизнь моя, скупа на радости!
XII
БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Всегда был мил мне этот холм пустынный И изгородь, отнявшая у взгляда Большую часть по краю горизонта. Но, сидя здесь и глядя вдаль, пространства Бескрайние за ними, и молчанье Неведомое, и покой глубокий Я представляю в мыслях; оттого Почти в испуге сердце. И когда Услышу ветерка в деревьях шелест, Я с этим шумом сравниваю то Молчанье бесконечное: и вечность, И умершие года времена, И нынешнее, звучное, живое, Приходят мне на ум. И среди этой Безмерности все мысли исчезают, И сладостно тонуть мне в этом море.
XIII
ВЕЧЕР ПРАЗДНИЧНОГО ДНЯ
Безветренная, сладостная ночь, Среди садов, над кровлями, безмолвно Лежит луна, из мрака вырывая Вершины ближних гор. Ты спишь, подруга, И все тропинки спят, и на балконах Лишь изредка блеснет ночной светильник; Ты спишь, тебя объял отрадный сон В притихшем доме; не томит тебя Невольная тревога; знать не знаешь, Какую ты мне рану нанесла. Ты спишь; а я, чтоб этим небесам, На вид столь благосклонным, и могучей Природе древней, мне одну лишь муку Пославшей,- чтобы им привет послать, Гляжу в окно. "Отказываю даже Тебе в надежде я,- она сказала,Пусть лишь от слез блестят твои глаза". День праздничный прошел, и от забав Теперь ты отдыхаешь, вспоминая Во сне о том, быть может, скольких ты Пленила нынче, сколькими пленилась: Не я - хоть я на то и не надеюсь Тебе являюсь в мыслях. Между тем Я вопрошаю, сколько жить осталось, И на землю бросаюсь с криком, с дрожью. О, как ужасны дни среди цветенья Такого лета! Но невдалеке С дороги песенка слышна простая Ремесленника, поздней ночью - после Вечернего веселья - в бедный домик Идущего; и горечь полнит сердце При мысли, что на свете все проходит, Следа не оставляя. Пролетел И праздник, и за праздником вослед Дни будние, и все, что ни случится С людьми, уносит время. Где теперь Народов древних голоса? Где слава Могучих наших предков? Где великий Рим и победный звон его оружья, Что раздавался на земле и в море? Все неподвижно, тихо все, весь мир Покоится, о них забыв и думать. В дни юности моей, когда я ждал Так жадно праздничного дня,- и после, Когда он угасал,- без сна, печальный, Я крылья опускал; и поздно ночью, Когда с тропинки раздавалась песня И замирала где-то вдалеке,Сжималось сердце, так же, как теперь.
Высочайшая образованность позволила классику итальянской литературы Джакомо Леопарди (1798–1837) вводить в заблуждение не только обыкновенную публику, но и ученых. Несколько его стихотворений, выданных за перевод с древнегреческого, стали образцом высокой литературной мистификации. Подробнее об этом пишет переводчица Татьяна Стамова во вступительной заметке «Греческие оды и не только».
В сборник произведений крупнейшего итальянского поэта Джакомо Леопарди (1798–1837) вошли его «Книга песен», впервые полностью переведенная на русский язык (перевод стихов А. Ахматовой и А. Наймана), и трактат «Рассуждение итальянца о романтической поэзии»(перевод С. Ошерова), один из интереснейших литературных манифестов эпохи.Составление и вступительная статья Н. Томашевского.Комментарии к стихам Н. Томашевского и С. Ошерова к прозе.
Великого Джакомо Леопарди (1798–1837) Шопенгауэр назвал «поэтом мировой скорби». Жизнь Леопарди оборвалась рано, и поэтическое наследие его невелико: один сборник стихов Canti (Песни). И притом в итальянской литературе он по праву стоит рядом с Данте и Петраркой.В России наиболее известны переводы А. Ахматовой и А. Наймана.В книгу переводов Т. Стамовой вошли избранные стихотворения поэта и эссе, посвященное литературным мистификациям Леопарди. Перевод: Татьяна Стамова.