Стихотворения и поэмы - [24]

И каждая снежинка на ладони

То звездочку напомнит, то кружок,

То вдруг цилиндриком блеснет на небосклоне,

То крестиком опустится у ног;

В воротах Азии, в объятиях метели,

Где сосны в шубах и в тулупах ели, —

Несметные богатства затая,

Лежит в сугробах родина моя.

А дальше к Северу, где океан полярный

Гудит всю ночь и перпендикулярный

Над головою поднимает лед,

Где, весь оледенелый, самолет

Свой тяжкий винт едва-едва вращает

И дальние зимовья навещает, —

Там тень «Челюскина» среди отвесных плит,

Как призрак царственный, над пропастью стоит.

Корабль недвижим. Призрак величавый,

Что ты стоишь с твоею чудной славой?

Ты — пар воображенья, ты — фантом,

Но подвиг твой — свидетельство о том,

Что здесь, на Севере, в средине льдов тяжелых,

Разрезав моря каменную грудь,

Флотилии огромных ледоколов

Необычайный вырубили путь.

Как бронтозавры каменного века,

Они прошли, созданья человека,

Плавучие вместилища чудес,

Бия винтами, льдам наперерез.

И вся природа мертвыми руками

Простерлась к ним, но, брошенная вспять,

Горой отчаянья легла над берегами

И не посмела головы поднять.

1936

Седов

Он умирал, сжимая компас верный.

Природа мертвая, закованная льдом,

Лежала вкруг него, и солнца лик пещерный

Через туман просвечивал с трудом.

Лохматые, с ремнями на груди,

Свой легкий груз собаки чуть влачили.

Корабль, затертый в ледяной могиле,

Уж далеко остался позади.

И целый мир остался за спиною!

В страну безмолвия, где полюс-великан,

Увенчанный тиарой ледяною,

С меридианом свел меридиан;

Где полукруг полярного сиянья

Копьем алмазным небо пересек;

Где вековое мертвое молчанье

Нарушить мог один лишь человек, —

Туда, туда! В страну туманных бредней.

Где обрывается последней жизни нить!

И сердца стон и жизни миг последний —

Все, все отдать, но полюс победить!

Он умирал посереди дороги,

Болезнями и голодом томим.

В цинготных пятнах ледяные ноги,

Как бревна, мертвые лежали перед ним.

Но странно! В этом полумертвом теле

Еще жила великая душа:

Превозмогая боль, едва дыша,

К лицу приблизив компас еле-еле,

Он проверял по стрелке свой маршрут

И гнал вперед свой поезд погребальный…

О край земли, угрюмый и печальный!

Какие люди побывали тут!

И есть на дальнем Севере могила…

Вдали от мира высится она.

Один лишь ветер воет там уныло,

И снега ровная блистает пелена.

Два верных друга, чуть живые оба,

Среди камней героя погребли,

И не было ему простого даже гроба,

Щепотки не было родной ему земли.

И не было ему ни почестей военных,

Ни траурных салютов, ни венков,

Лишь два матроса, стоя на коленях,

Как дети, плакали одни среди снегов.

Но люди мужества, друзья, не умирают!

Теперь, когда над нашей головой

Стальные вихри воздух рассекают

И пропадают в дымке голубой,

Когда, достигнув снежного зенита,

Наш флаг над полюсом колеблется, крылат.

И обозначены углом теодолита

Восход луны и солнечный закат, —

Друзья мои, на торжестве народном

Помянем тех, кто пал в краю холодном!

Вставай, Седов, отважный сын земли!

Твой старый компас мы сменили новым.

Но твой поход на Севере суровом

Забыть в своих походах не могли.

И жить бы нам на свете без предела,

Вгрызаясь в льды, меняя русла рек. —

Отчизна воспитала нас и в тело

Живую душу вдунула навек.

И мы пойдем в урочища любые,

И, если смерть застигнет у снегов,

Лишь одного просил бы у судьбы я:

Так умереть, как умирал Седов.

1937

Голубиная книга

В младенчестве я слышал много раз

Полузабытый прадедов рассказ

О книге сокровенной… За рекою

Кровавый луч зари, бывало, чуть горит,

Уж спать пора, уж белой пеленою

С реки ползет туман и сердце леденит,

Уж бедный мир, забыв свои страданья,

Затихнул весь, и только вдалеке

Кузнечик, маленький работник мирозданья,

Все трудится, поет, не требуя вниманья, —

Один, на непонятном языке…

О тихий час, начало летней ночи!

Деревья в сумерках. И возле темных хат

Седые пахари, полузакрывши очи,

На бревнах еле слышно говорят.

И вижу я сквозь темноту ночную,

Когда огонь над трубкой вспыхнет вдруг,

То спутанную бороду седую,

То жилы выпуклые истомленных рук.

И слышу я знакомое сказанье,

Как правда кривду вызвала на бой,

Как одолела кривда, и крестьяне

С тех пор живут обижены судьбой.

Лишь далеко на океане-море,

На белом камне, посредине вод,

Сияет книга в золотом уборе,

Лучами упираясь в небосвод.

Та книга выпала из некой грозной тучи,

Все буквы в ней цветами проросли,

И в ней написана рукой судеб могучей

Вся правда сокровенная земли.

Но семь на ней повешено печатей,

И семь зверей ту книгу стерегут,

И велено до той поры молчать ей,

Пока печати в бездну не спадут.

А ночь горит над тихою землею,

Дрожащим светом залиты поля,

И высоко плывут над головою

Туманные ночные тополя.

Как сказка — мир. Сказания народа,

Их мудрость темная, но милая вдвойне,

Как эта древняя могучая природа,

С младенчества запали в душу мне…

Где ты, старик, рассказчик мой ночной?

Мечтал ли ты о правде трудовой

И верил ли в годину искупленья?

Не знаю я… Ты умер, наг и сир,

И над тобою, полные кипенья,

Давно шумят иные поколенья,

Угрюмый перестраивая мир.

1937

Метаморфозы

Как мир меняется! И как я сам меняюсь!

Лишь именем одним я называюсь,

На самом деле то, что именуют мной, —

Не я один. Нас много. Я — живой

Чтоб кровь моя остынуть не успела,

Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел

Я отделил от собственного тела!