Стихотворения и поэмы - [2]

В бассейнах томности ласкают ноздри вам.

Растут левкои белые у золоченых арок,

И море пурпуром сжимает берега.

Среди жеманных, еле слышных звуков,

Там жизнь течет подобно сладким снам.

Какой-то паж целует нежно руки

И розы тянутся к эмалевым губам.

В квадрат очерчены цветочные аллеи,

В овалы налиты прохладные пруды,

И очертание луны серпом белеет

На зеркалах мерцающих воды.

В старинных запахах, где золото и бархат

В бассейнах томности ласкают ноздри вам,

Вы встретите себя у золоченых арок

Держащей белого козленка за рога.

Луна, как глаз, налилась кровью…

Луна, как глаз, налилась кровью,

Повисла шаром в темноте небес,

И воздух испещрен мычанием коровьим,

И волчьим завываньем полон лес.

И старый шут горбатый и зеленый

Из царских комнат прибежал к реке

И телом обезьянки обнаженным

Грозил кому-то в небесах в тоске.

И наверху, где плачут серафимы,

Звенели колокольцы колпака,

И старый Бог, огромный и незримый,

Спектакль смотрел больного червяка.

И шут упал, и ангелы молились,

Заплаканные ангелы у трона Паяца,

И он в сиянье золотистой пыли

Смеялся резким звоном бубенца.

И век за веком плыл своей орбитой,

Родились юноши с печалью вместо глаз,

С душою обезьянки, у реки убитой,

И с той поры идет о Паяце рассказ.

Есть странные ковры, где линии неясны…

Есть странные ковры, где линии неясны,

Где краски прихотливы и нежны,

Персидский кот, целуя вашу грудь прекрасную,

Напоминает мне под южным небом сны.

Цветы свой аромат дарят прохладе ночи,

Дарите ласки Вы персидскому коту,

Зеленый изумруд – его живые очи,

Зеленый изумруд баюкает мечту.

Быть может, это принц из сказки грезы лунной,

Быть может, он в кафтан волшебный облачен,

Звучат для Вас любви восточной струны,

И принц персидский Вами увлечен.

Луна звучит, луна поет Вам серенаду,

Вам солнца ненавистен яркий свет,

Средь винных чар, средь гроздий виноградных

Ваш принц в волшебный мех одет.

Ковры персидские всегда всегда неясны,

Ковры персидские всегда всегда нежны.

Персидский принц иль кот? – Любовь всегда прекрасна.

Мы подчиняемся влиянию луны.

Кафе в переулке

Есть странные кафе, где лица слишком бледны,

Где взоры странны, губы же ярки,

Где посетители походкою неверной

Обходят столики, смотря на потолки.

Они оборваны, движенья их нелепы,

Зрачки расширены из бегающих глаз,

И потолки их давят точно стены склепа,

Светильня грустная для них фонарный газ.

Один в углу сидит и шевелит губами:

«Я новый бог, пришел, чтоб этот мир спасти,

Сказать, что солнце в нас, что солнце не над нами,

Что каждый – бог, что в каждом – все пути,

Что в каждом – города, и рощи, и долины,

Что в каждом существе – и реки, и моря,

Высокие хребты, и горные низины,

Прозрачные ручьи, что золотит заря.

О, мир весь в нас, мы сами – боги,

В себе построили из камня города

И насадили травы, провели дороги,

И путешествуем в себе мы целые года…»

Но вот умолкла скрипка на эстраде

И новый бог лепечет – это только сон,

И муха плавает в шипучем лимонаде,

И неуверенно к дверям подходит он.

На улице стоит поэт чугунный,

В саду играет в мячик детвора,

И в небосклон далекий и лазурный

Пускает мальчик два шара.

Есть странные кафе, где лица слишком бледны,

Где взоры странны, губы же ярки;

Там посетители походкою неверной

Обходят столики, смотря на потолки.

1921

Мы здесь вдали от сугробов…

Мы здесь вдали от сугробов,

От снежных метелей твоих,

Такого веселья попробуйте!

Но нет нам путей других.

Оторванный ком не вернется,

Хотя бы ветер попутный был,

Он только отчаянно бьется,

Растает, как дыма клубы.

Ничего, Иван, приготовьте

Мне сегодня новый фрак.

Почисти хорошенько локоть, —

А как здоровье собак?

А там далеко в сугробах,

Голодная, в корчах родов,

Россия колотится в гробе

Среди деревень, городов.

На палубах Летучего Голландца…

На палубах Летучего Голландца

Так много появилось крыс…

И старый капитан, обрызганный багрянцем,

Напрасно вспоминал ветры…

И в капище у белой дьяволицы

С рогами и младенцем на руках,

Напрасно костяки молились,

Напрасно светилась во впадинах тоска…

На пальцах высохших сверкали изумруды,

И грызли призрачные ноги стаи крыс,

И кости издавали запах трупный,

И были кости от прожорливых мокры…

А там… на розовых архипелагах…

Средь негров с первобытным запахом зверей

Потомков развевались флаги.

Вставало солнце на усеченной горе…

Февраль 1921

Умолкнет ли проклятая шарманка?.

Умолкнет ли проклятая шарманка?

И скоро ль в розах, белых и пречистых,

Наш милый брат среди дорог лучистых

Пройдет с сестрою нашей обезьянкой?

Не знаю я… Пути Господни – святы,

В телах же наших – бубенцы, не души.

Стенать я буду с каждым годом глуше:

Я так люблю Спасителя стигматы!

И через год не оскорблю ни ветра,

Ни в поле рожь, ни в доме водоема,

Ни сердца девушки знакомой,

Ни светлого, классического метра…

Петербуржцы

Мы хмурые гости на чуждом Урале,

Мы вновь повернули тяжелые лиры свои:

Эх, Цезарь безносый всея Азиатской России

В Кремле Белокаменном с сытой сермягой, внемли.

Юродивых дом ты построил в стране белопушной

Под взвизги, под взлеты, под хохот кумачных знамен,

Земля не обильна, земля неугодна,

Земля не нужна никому.

Мы помним наш город,

Неву голубую, Медвяное солнце, залив облаков,

Мы помним Петрополь и синие волны,

Балтийские волны и звон площадей.

Под нами храпят широкие кони,