Стихотворения и поэмы - [21]

Шрифт
Интервал

Как страус, уткнувшись любимой в плечо,
Наивно мечтай об Италии.
Что такое Италия? Поголубее небо
Да немножко побольше любви.
Мне ж объятья твои прохладнее гроба,
А губы мои, как могильный червяк.
Так просто выдавить слова,
Как кровь из незасохшей раны.
Землетрясенье в голове,
Но мысли строже, чем икона.
Землетрясенье в голове.
И лавой льются ваши губы.
Вам 20 лет, и этим вы правы,
А мне всего один до гроба.

28 ноября 1922

Расход тоски

О пульс, мой кровяной набат!
Не бей тревогу, стихни! Знаю,
Как беден счастьем мой приход
И как богат расход тоскою.
О, если б жить, как все, как те,
В венце паскудных скудных будней,
И в жизненном меню найти
Себе девчонку поприглядней.
Быть в 30 лет отцом детей
И славным полководцем сплетен
И долгом, словно запятой,
Тех отделять, кто неприятен.
А в 40 лет друзьям болтать
О высшей пользе воздержанья
И мир спокойно возлюбить,
Как по таблице умноженья!
И встретить смерть под 50,
Когда вся жизнь, как хата с краю.
Как беден счастьем мой приход.
И как богат расход тоскою.
Мне завещал угрюмый рок
Жизнь сделать половодьем ночи
И знать, что Дант — мой ученик
С его любовью к Беатриче!

8 декабря 1922

Московская Верона

Лежать сугроб. Сидеть заборы.
Вскочить в огне твое окно.
И пусть я лишь шарманщик старый,
Шарманкой, сердце, пой во мне.
Полночь молчать. Хрипеть минуты.
Вдрызг пьяная тоска визжать.
Ты будь мой только подвиг сотый,
Который мне до звезд воспеть.
Лишь вправься в медальон окошка
И всё, что в сто пудов во мне,
Что тяжело поднять букашке,
Так незначительно слону.
Ах, губы лишь края у раны;
Их кличкой бережу твоей.
Не мне ль московская Верона
Была обещана тобой?!
Зов об окно дробится пеной
И снегом упадает вниз.
Слеза, тянись вожжой соленой,
Вожжой упущенной из глаз.
Тобой пуст медальон окошка,
Сугроб так низок до окна,
И муравью поднять так тяжко,
Что незначительно слону.

13 декабря 1922

Ночь слезопролитий

Нет! Этот вечер лишний, как другой!
Тоска, как нянька, спать меня уложит,
И взглядом распечатанный трамвай
Небрежный профиль твой не обнаружит.
Испытывай железом и огнем,
Но не пытай предсказанной разлукой.
Уже не долго мне таскать по дням
За пазухой согревшиеся строки.
Собаке можно подавиться костью,
Поэт ли давится ломтем любви,
Во имя слов: Восторг! — Любовь! и —
Счастье! — Забыв иные худшие слова.
Да, ты вольна в июль велеть морозу,
А в декабре жасминами блеснуть!
Всё, что дала, вольна отнять ты сразу,
Но по частям не властна отнимать!
За вечер кашля, ночь слезопролитий,
За этот стыд еще не знанных мук
По мрачной территории проклятий
Скакал, как конь без седока, язык.
Впервые полюс человечьей скуки
Я — капитан страстей — открыл сквозь крик,
И пусть на нем колышат эти строки
В честь уходящей, как победный флаг!

1 января 1923

Под кирпичом губ

Усами ветра мне лицо щекочет,
А я это отдал ресницам твоим.
Если кто-то тоже плачет,
Неизвестный! — давай вдвоем.
Я лежу совсем оглушенный
Кирпичом твоих тяжелых губ.
Если б знать: под какою машиной? —
Я наверное бы погиб.
Мне игрушечны годы ада,
Может, даже привыкну к чертям;
Кто ожог твоих глаз изведал,
Что пылание сковород тем?!
И не страшно из преисподней
Тянуться до неба глазком!
Это может быть даже отрадней,
Чем видеть тебя с другим.
Глупый ветер, зачем ты щекочешь?!
Так труднее еще может быть!
Неизвестный! Напрасно ты плачешь!
Ты не смеешь, как я, страдать!

4 марта 1923

На заре

О том, как я люблю, знают
Ящик, бумага, перо,
Каждый пёс, который жалеет,
Встретив меня у ворот на заре.
А о том, как ты мучишь, знают
Табуны гонялых слёз
И тот, что под утро краснеет, —
От плевков умывальный таз.

Жернова любви

Серые зерна молотим и бьем
Тяжелой и пыльной палкой,
В печке начищенной пламем томим,
Чтоб насытиться белою булкой.
Грязную тряпку на клочья и в чан
Рычагам на потеху, — и что же?
Выползает из брюха проворных машин
Белоснежной бумагой наружу.
Так мне нужно пройти через зубья судьбы
И в крапиве ожгучей разуться,
Чтобы вновь обелённым увидеть себя
И чтоб нежным тебе показаться.

1923

Выводок обид

Круги всё уже, всё короче
Вычерчивает в синеве
Твой ястреб страшных безразличии
Над кроткой горлицей любви.
Напрасно биться и бороться,
Себя любимым возомня.
И в чаще страсти не укрыться
От клюва равнодуший мне.
Вниз кинешься ты комом жутко
И комья к горлу подойдут.
Лишь память клохчет, как наседка,
Скликая выводок обид.

7 июня 23 г.

Отщепенец греха

— Как поводырь еще незрячих
— Дремать довольно наяву.
— Ты изодрал подошвы строчек
— О камни острые любви.
— Давил ты много виноградин
— К тебе протянутых грудей,
— Базар страстей тебе же вреден,
— Ленивец тщетно молодой.
— Ты ставший выкрестом пророка,
— Тряхнувший сердцем, как мошной,
— Иль ты не видишь дырья крика
— В подоле русской тишины.
И голос сходен был с ожогом,
И брел, отщепенец греха,
Я заикающимся шагом.
Чтоб с солнцем встретиться вверху.
Был песней каждый шаг отмечен,
Я солнцем был отмечен сам,
И было солнце схоже очень
С моей возлюбленной лицом.
Так в красном знамени, плывущем
Как парус, над волною рук,
Восторженно мы часто ищем
Целованный румянец щек.
Так часто видят капитаны,
Сквозь штормный вихрь, к рулю припав,
В бегущей за кормою пене
Улыбку милую зубов.
И, оступясь с уступа с всхлипом,
Как с уст срывается аминь,
С лучом скатился вместе трупом
В ладони нижних деревень.

Еще от автора Вадим Габриэлевич Шершеневич
Лошадь как лошадь

Шершеневич Вадим Габриэлевич — поэт, переводчик. Поэзия Шершеневича внесла огромный вклад в продвижение новых литературных теорий и идей, формирования Серебряного века отечественной литературы. Вместе с С. Есениным, А. Мариенгофом и Р. Ивневым Шершеневич cформировал в России теорию имажинизма (от французского image – образ).


Поэмы

Творчество В.Г.Шершеневича (1893-1942) представляет собой одну из вершин русской лирики XX века. Он писал стихи, следуя эстетическим принципам самых различных литературных направлений: символизма, эгофутуризма, кубофутуризма, имажинизма.


Имажинисты. Коробейники счастья

Книга включает поэму причащения Кусикова «Коевангелиеран» (Коран плюс Евангелие), пять его стихотворений «Аль-Баррак», «Прийти оттуда И уйти в туда…», «Так ничего не делая, как много делал я…», «Уносился день криком воронья…», «Дырявый шатёр моих дум Штопают спицы луны…», а также авангардно-урбанистическую поэму Шершеневича «Песня песней».Название сборнику дают строки из программного стихотворения одного из основателей имажинизма и главного его теоретика — Вадима Шершеневича.


Чудо в пустыне

Последний из серии одесских футуристических альманахов. «Чудо в пустыне» представляет собой частью второе издание некоторых стихотворений, напечатанных в распроданных книгах («Шелковые фонари», «Серебряные трубы», «Авто в облаках», «Седьмое покрывало»), частью новые произведения В. Маяковского, С. Третьякова и В. Шершеневича.https://ruslit.traumlibrary.net.


Стихи

Вадим Габриэлевич Шершеневич (25 января 1893, Казань — 18 мая 1942, Барнаул) — поэт, переводчик, один из основателей и главных теоретиков имажинизма.


Автомобилья поступь

Вторая книга лирики В. Шершеневича. «В эту книгу включены стихотворения, написанные в период 1912–1914 гг. Многие из этих пьес были уже напечатаны, как в моих предыдущих брошюрах, так и в периодических изданиях. Еще бо́льшее количество пьес, написанных в то же время, мною сюда не включено. Я хотел представить в этой книге весь мой путь за это время, не опуская ни одного отклона. Для каждого устремления я попытался выбрать самое характерное, откинув подходы, пробы и переходы.»https://ruslit.traumlibrary.net.


Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

«… Мережковский-поэт неотделим от Мережковского-критика и мыслителя. Его романы, драмы, стихи говорят о том же, о чем его исследования, статьи и фельетоны. „Символы“ развивают мысли „Вечных Спутников“, „Юлиан“ и „Леонардо“ воплощают в образах идеи книги о „Толстом и Достоевском“, „Павел“ и „Александр I и декабристы“ дают предпосылки к тем выводам, которые изложены Мережковским на столбцах „Речи“ и „Русского Слова“. Поэзия Мережковского – не ряд разрозненных стихотворений, подсказанных случайностями жизни, каковы, напр., стихи его сверстника, настоящего, прирожденного поэта, К.


Стихотворения

Поэтическое наследие М. Кузмина (1872–1936) в таком объеме издается впервые. Представлено 11 стихотворных книг и значительное количество стихотворений, не вошедших в авторские сборники. Большая часть текстов сверена с автографами, в примечаниях использованы обширные архивные материалы, в том числе Дневник поэта, а также новейшие труды отечественных и зарубежных исследователей творчества М. Кузмина.http://ruslit.traumlibrary.net.


Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной.


Стихотворения и поэмы

Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.