Стихотворения и поэмы - [20]

Блестит небес голубоватый цвет.

Поет душа, ей словно крылья дали:

       Как сладок свет!

Весенней рощи легкий силуэт.

Твои глаза мне о цветах сказали,

О той траве, которой мир согрет,

И, кажется, теплее камни стали…

       Как сладок свет!

То ангельские свечи разогнали

Мучительную тьму тяжелых лет

Или, прозрев, мы сами увидали,

       Как сладок свет?

1919

36. «Плещут у влажного берега легкие, светлые воды…» © Перевод Е. Нежинцев

Плещут у влажного берега легкие, светлые воды,

Будто Гомерово море шумит, набегая на склоны.

Наш Одиссей повествует о битвах, где гибли народы,

О неподвижных, без солнца, краях, о чащобах Цейлона.

Чудится злое дыхание пьяной тропической ночи,

Диких зверей голоса и запахи пастбищ звериных,

Шум океана, чьим эхом прозрачная речка бормочет,—

Мирная речка в зеленых, веселых и тихих долинах.

Может быть, где-то доныне живут лотофаги счастливо,

Может быть, в дебрях, как прежде, свирепые бродят циклопы?

Может быть, звезды, что ярко сияют на глади залива, —

Зевсовы очи, глядящие в очи Европы?

1919

37. «Стучат подо мною колеса…» © Перевод А. Глоба

Стучат подо мною колеса,

Мы едем веселой гурьбой.

У берега клонятся лозы,

И аист плывет над рекой.

По ветру летите, надежды,

Как рой лепестков голубых!..

Сосед мой расставил прилежно

Строй удочек хитрых своих.

Забыть бы ненужные слезы

И чайкою, птицею стать!

Стучат подо мною колеса,

Не надо мне счастья искать!

1919

38. РЫБАЦКОЕ ПОСЛАНИЕ © Перевод Б. Иринин

Брату Ивану

Еще с времен Гомера, Феокрита

Прикрасами поэзии повита

Была забава наша. А Назон?

Рыбалку тоже вспоминает он,

Хоть скуповато. Благостные воды,

В них отраженный светлый лик природы,

Береговая, вся в цветах, трава

И душ простых немудрые слова, —

Ну чем не пристань после бурь житейских,

Не мир полей цветущих Елисейских?

Чем жарче чувства в тайниках души,

Тем больше тянет отдохнуть в тиши.

Так и меня — чуть нос я с горя вешал —

То линь, а то старик Аксаков тешил.

Пускай смеются! Не один мудрец,

И даже царь, забыв про свой венец,

Под вечер иль пред солнечным восходом

Сидел с удой, кристально чистым водам

Всё отдавая, что тревожит ум, —

И горечь славы, и бессилье дум.

В тумане Темзы и над тихим Доном,

Над океаном, будто жизнь, бездонным,

На озере, где Пушкин отдыхал

И доброго Вергилия читал,

На стынущем от холода Амуре,

На берегах таинственной Миссури,

В краю галушек, крепких варенух

(Увы, мифическом!), — рыбацкий дух

Не угасим. Ужение пристало

Всем — от сапожника до генерала.

Синеет утро, и роса горит,

Волна с волной еще не говорит,

А мы сидим, следя за поплавками,

И только тишь да небеса над нами.

Вот за густой осокой поплавок

Лег — задрожал — поднялся — вновь прилег,

Рука, дрожа, удилище хватает,

И линь зеленый воду рассекает

И, только-только не порвав лесу,

Весь золотясь, трепещет на весу…

«Тихонько! Легче!» — шепчешь ты со страстью,

Как собственному, рад чужому счастью…

Конец борьбе. Дымки от папирос

Плывут, синея. Ветерок донес

К нам кряканье чирков меж тростниками…

И только тишь да небеса над нами.

На кольях над водой стоит шалаш.

Весь камышом пропах закуток наш,

В нем тень, покой и сумрак первозданный.

Дениса поджидая и Богдана,

Мы прилегли и, выпив по одной,

Нырнули в легкий сон, как в мир иной.

Не сон, а грезы, и не жизнь, а волны,

Не мысли — облачка́, что ветром полны

И тают в излученье золотом,

Как чистый дым над жертвенным огнем.

Крепчает ветер, за волною мчится, —

Догонит ли?

                    А нам покойно спится

В пахучей колыбели над волной,

К тому ж мы пропустили по одной!

Трещит мороз, — с утра он круто взялся.

Я зря весь день за зайцами гонялся,

Зато в душе сверкающий снежок

На муки все, на все волненья лег.

Поужинав, у печки мы, без света,

Сидим, как Робинзон в пещере; лето

Мы вспоминаем и заводим спор,

Затеяв свой, рыбацкий, разговор.

А на стене не счесть на полках тесных

Поэтов именитых и безвестных:

С Гомером рядом дремлет здесь Бодлер,

Хоть нынче много ближе нам Гомер.

Но есть еще там полочка иная:

Не Малларме там красота больная,

Не милый Диккенс, тот, что жизнь любил,

Уютное гнездо себе там свил, —

Нет! Полку ту украсил книжкой дивной

Барон Черкасов, старый и наивный.

Там и Аксаков, там и Плетенев,

Там «сазанятник» гордый Сибилев

(Возможно, и не всем они известны,

Но рыбаками чтимы повсеместно).

Там блёсны, поплавки, набор крючков —

Дружки немые братьев-рыбаков.

Та полка средь других — как среди жита

Наш скромник василек, росой омытый, —

Кого гнетет людское зло, для тех

Она родник веселья и утех.

Вот так-то на досуге, без усилий,

Слагаю я стихи в старинном стиле;

А ты их, брат, хоть изредка читай

И, вспомнив то, что было, — помечтай.

Лето 1920

Корнин — Костюковка

39. «О муза! Снова ты со мною!..» © Перевод Ю. Саенко

О муза! Снова ты со мною!

А я уж думал — стороною

Берлогу обойдешь мою!

И снова стал я сребролуким,

И вдохновенным верю звукам,

Как ты слезе, что я пролью!

Невидима и невесома,

Ты — как раскат святого грома,

Как влага высохшей земле.

Тебе несу я, поверяю

И радость нежную без края,

И поздних сожалений плен.

Стоит, как ангел, надо мною,

Ласкает доброю рукою,

Готова слушать и прощать…

Моя родная, будь же рядом,

Не покидай, позволь хоть взглядом

Коснуться твоего плаща.

1920

40–42. СИНЯЯ ДАЛЬ

1

© Перевод В. Инбер

На свете есть певучий Лангедок,