Стихотворения и поэмы - [12]

будто цветик полевой,

по неведомой примете

знала друга моего.

Год мы вместе ели, пили,

а вокруг Магнит-горы

день и ночь на всех стропилах

пели наши топоры.

Шла зима глубоким снегом,

мы несли бессменный пост,

темной ночью пали с неба

три куста зеленых звезд.

Мой товарищ ахнул с горя,

в небо глянул и застыл:

на высоком синь-просторе

не нашел своей звезды.

Скинул шапку, вытер слезы,

свету белому не рад,

на земле знобят морозы,

чтобы легче помирать.

Чтобы ввек помина злого

не осталось за душой,

поклонился нам без слова,

распрощался и ушел.

Безо всякой канители,

тихо, смирно той зимой

всю неделю на постели

помирал товарищ мой.

Койка жестка, что подметка,

скукой выпито лицо,

мир бедней на четверть водки,

на полпуда огурцов.

...По Руси и по России

напролет и наугад

смерть ходила, смерть косила

тыщу лет тому назад...

Встал старик сухой и грозный,

непокорный, как гроза,

изругал святые звезды

за прекрасные глаза.

И во всей бывалой силе

изрекает в те поры:

— Нонче небо отменили,

володеют топоры.

...Снова звоном, снова хрустом

загулял у наших гор

гордость парней Златоуста,

сердцем кованный топор.

В перепалку, в перестрелку

как ударили в леса,

компасы рванули стрелки,

перепутав полюса.

Над ночным долинным юром

как взгремели топоры,

показали реомюры

тридцать градусов жары.

Под огнем в четыре солнца

стены города кладем.

Неба нет, земля трясется,

звезды падают дождем.

1934

Сказка о синем самолете

Сердце, окрыленное биеньем,

сказка скоролетная моя...

Синий-синий. Крылья легче теней,

с дымчатой резьбою по краям.

Бьют часы на круглых башнях славы,

и в дыму земные округа.

Я сходил на городских заставах

и на океанских берегах.

И скажу с закрытыми глазами,

что плывут к Архангельску суда,

доспевают яблоки в Казани,

в Астрахани сохнут невода;

дятлы ходят на плотах и срубах,

руды тают в кованых печах,

и встают селения под трубы,

птичьим перелетам до плеча.

Я летел от пресных рек заката

в хвойные сибирские леса

и, познав, чем родина богата,

золотом на крыльях написал:

лист деревьев, барки, ледоколы,

самоцветы солнца и луны,

рыб хвостатых, падающий колос,

птиц летучих, певчих, водяных,

все плоды — от яблока до груши,

хлеб ржаной и радуги вина,

ленты рек, крутые гребни суши,

городов железных имена.

Я летел на гром и на знамена,

на костры, на дым, на голоса,

но друзей душевных поименно

я не мог на крыльях записать.

Не хватило золота и счета, —

и поклялся вечно знать в лицо

мудрых рыбаков и звездочетов,

вечных горновых и кузнецов.

Петь меня строители просили,

агрономы звали на совет,

пивовары пиво подносили,

солевары ставили обед,

звали капитаны в бой с прибоем,

гармонисты брали тон руки,

на волков водили зверобои,

в шахту наряжали горняки.

И велели жить легко и трезво,

чтя до смерти азбуку труда,

реки ставить, добывать железо,

стены класть в гранитных городах.

Родину не сравнивать с любимой,

а в правах гражданского родства

головой стоять неколебимо

за казну ее и торжества.

В праздники ходить в рубашках алых,

свиязь бить и стерлядь брать в глуби,

мир познать, прощаясь на вокзалах,

женщин приглянувшихся любить.

Слышать, как гудят громоотводы,

журавли спускаются в траву,

рушатся забои, солнце всходит,

сохнут росы и гудки зовут.

Я согласен. Крылья наземь бросил.

Прохожу по щебню (легкий хруст)

в знойные урочища ремесел,

в мир простых и сказочных искусств.

А когда товарищи спросили,

глянув в небеса над головой:

— Что случилось с самолетом синим?..

Я ответил: — С сердцем? Ничего!..

1934

Мой июль

В птичий месяц моего рожденья

невпопад леса свистят: июль!

Росы, рассыпаясь от паденья,

умывают родину мою.

На горах костры горят без дыма,

жжет заря заказанный сосняк.

С тропками витыми и пустыми —

вся земля, как озеро, ясна.

И, признаюсь — по своей охоте,

въявь мне снится, только замолчу,

что лечу я в синем самолете,

часовым над родиной лечу...

Чуть качая на озерах лодки,

трубят в трубы в гнездах падунов

города Урала — самородки

с дымчатыми зернами домов.

Выше труб взвиваются дороги,

цепи гор шатая на весах;

поднялись орлиные крутоги,

полегли лосиные леса.

За горами реки ходят кругом,

гнутся пашни, падают луга,

тополя по лесенке до юга

всходят на серебряных ногах.

Бродит море Черное потопом,

все эскадры ставит на отвод,

вдоль по морю город Севастополь

броненосной крепостью плывет.

А за ним ни берега, ни края,

жарко — без дорог и без оград —

догорает и не догорает

черный и зеленый виноград.

Карту стран заря перекроила

золотыми иглами пера,

и кричу я: — Здравствуй, Украина,

небо семицветного Днепра!..

Ты берешь на славу и на годы

синеву, как рек своих удой,

золотое — от своих угодий,

сок вишневый от своих садов.

Но навстречу вскрылись перекрестной,

трубной, зореходною рекой

медные московские оркестры,

а оркестров — сорок сороков.

И встает, броненный в красный камень,

звезды из рубинов окрыля,

мир, хранимый чистыми штыками

в воротах гранитного Кремля.

Мир, хранящий в маршах Мавзолея,

на граненых, каменных руках —

яви и легендам — имя Ленин,

сердцем, не сгорающим века.

И, склонясь над музыкой печальной,

честь отдав на медленном лету,

тихо-тихо говорю: — Начальник,

горы в громе и земля в цвету!..

1934

История орла, скалы и речки

Мальчишкой озорным, десятилетним,

срываясь — грудь я расшибал в горах...

Так понял я, что есть, как боль на свете,