Стихотворения и поэмы - [9]

Шрифт
Интервал

Мало? И тогда, в чаду туманов,
Никогда не видящие снов,
Не моря уже, а океаны
Потрясают землю до основ…

Вот такая «огненно-раздольная страна» возникает в стихах А. Прокофьева, чтобы покорить и захватить нас своим невероятным размахом и непобедимой красотой.

Это и определяет одну из наиболее характерных особенностей лирики А. Прокофьева, который во всем любил доходить до края, а то и хватить через край — лишь бы полностью высказать захватившие его чувства и переживания.

Само утверждение красоты и радости бытия во всей его яркости, красочности, полнозвучности стало темой и пафосом А. Прокофьева. Нельзя сказать, что у других современных поэтов мы не находим схожих тем и мотивов, но именно в стихах А. Прокофьева они воплощаются и прославляются с особенной страстностью, безудержностью, увлеченностью, что отзывается и на всем его творчестве.

Для него была очевидной и несомненной связь той эпохи, какая взывает к людям, обладающим «великолепным мужеством», с самыми основами и характером того стиха, который призван ответить ей, как это и утверждается в стихотворении «Товарищ»:

Коль ветер — лавиной и песня — лавиной…

А без этого кровного их родства и единства поэт не признавал и подлинно современного искусства. Вот почему он с такой остротой полемизировал с теми собратьями по перу, стихи которых казались ему слишком спокойными, уравновешенными, «камерными» по своему звучанию и даже по самой сути, во многом чуждой запросам и требованиям наших читателей. Разве таких произведений ожидали они в эпоху великих битв и творческих преобразований? С этим поэт никак не мог согласиться.

Для него было очевидно, что, «отдавая дань уютцу», иные поэты забывают о том, что

…перед нами — день огромный
И каменщики строят дом.
(«Друзьям»)

А если так, то надо смелее входить «в мир песнопений и страстей», от чего кое-кто явно уходил в сторону, с ними-то А. Прокофьев и спорил со всей присущей ему страстностью и решительностью, как и с теми, кто за всякими бытовыми неурядицами не видел самого главного и основного в жизни наших людей:

У них несчастная эстрада
Стоит, как мертвая вода,
А на моей земле Отрада
Не отцветала никогда!
(«Я обладаю верным даром…»)

Вот почему так жалки и бесплодны, утверждает поэт, попытки подменить эту Отраду, отвечающую духу жизни и творчества наших людей, какою бы то ни было «мертвой водой».

Охваченный пафосом созидания и борьбы, поэт клянется

                …отрезком суши,
Держащим камни-валуны,
Что вышибу кривую душу
Окрест лежащей тишины…
(«Опять над миром сильный ветер…»)

И не напрасны были эти клятвы. Он и в самом деле заострял прицел своей полемики против всего, что несло в себе преждевременную успокоенность, мещанскую ограниченность, стремление уклониться от борьбы за будущее.

С присущим ему чувством ответственности за всю область современной литературы, поэт не мог не заметить и того, что, наряду с подлинно новаторскими, в нее проникают — с претензией на некую идейную непогрешимость и новое слово в творчестве — и весьма надуманные, чуждые реальной действительности и подлинному искусству тенденции, стремление подменить необычайно богатый и сложный мир переживаний и стремлений нашего человека заранее сконструированными догмами и схемами, выдаваемыми за нечто подлинно современное и идейно безупречное. Авторы и создатели подобных схем и конструкций пытались бесцеремонно вмешаться даже в область сугубо личных чувств и переживаний наших людей, давали влюбленным свои непрошеные рекомендации касательно того, как им встречаться «у проходных ворот» и заводских контор, что говорить и что делать, дабы высказать свои чувства — в духе иных убогих «производственных романов».

В стихотворении А. Прокофьева «В защиту влюбленных» жених («уже не верящий удаче») с тоскою спрашивает у своих непрошеных советчиков, вообразивших себя его учителями и наставниками, но совершенно чуждых чувству подлинной жизни, ее реальным требованиям и неистощимому многообразию:

«Неужели вы, смеясь и плача.
Не любили в жизни никогда?
Неужель закат, что плыл над городом,
Красоты великой не таил?»

Но, глухие ко всем зовам настоящей жизни,

«Нет!» — сказали стихотворцы гордо
И ушли к чернильницам своим…

Так поэт неустанно полемизировал с теми, кто подменял подлинно художественное творчество догматическими измышлениями и сугубо чернильными схемами и конструкциями.

Конечно, не один Прокофьев выступал против мещанской ограниченности и преждевременной успокоенности, против того стихотворчества, какое только имитировало, а то и явно оказенивало захваченную в нем и подчас весьма значительную тему. Против такого стихотворчества активно и непримиримо выступали и Маяковский, и Асеев, и Тихонов, который в своей сатирически-заостренной «Общедоступной истории стихотворцев» с язвительной меткостью раскрывал манипуляции имитаторов от искусства и давал им необходимый и непреложный совет, словно соболезнуя тем, кто брал на себя в области поэзии явно непосильную ношу:

Нельзя же делать приемный покой
Из самой веселой профессии!

Вот против подобных гробокопателей от поэзии, способных, при всех своих претензиях, только нанести ей ущерб и скомпрометировать ее в глазах читателей, по-своему, исходя из своего житейского и творческого опыта, А. Прокофьев выступал с присущей ему решительностью и непримиримостью.


Еще от автора Александр Андреевич Прокофьев
Россия

Поэма «Россия» — поэтический рассказ о пяти родных братьях, вставших по зову России на ее защиту, воевавших плечом к плечу, — вылившийся в гимн родной земле, природе, городам и весям великой страны, гению русского народа.


Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)