Стихотворения и поэмы - [21]

Шрифт
Интервал

У блестящих, светлых глаз?
И тебя она, любимый,
Приведет, как увела,
Сквозь прозрачный призрак дыма
В створчатые зеркала.
<8 декабря 1920 — 20 января 1921 >

«Широкий двор порос травой…»

Широкий двор порос травой,
Белёная стена,
У двери дремлет часовой,
Безделье, тишина.
Пылает солнце в вышине.
Унынье летних дней;
И свет на каменной стене
Горит еще больней.
Когда же вечер снизойдет
На зелень черепиц
И легких ласточек полет
Мелькнет в тени бойниц, —
Какой-нибудь споет солдат,
Обиженный судьбой,
О том, что нет пути назад
Для нас, для нас с тобой.
<9 июля 1920. Поезд Детское Село — Петроград>

«Мы научаемся любить…»

Мы научаемся любить
Мучительно и неумело.
Так и слепые, может быть,
Чужое осязают тело.
Так просто кажется сперва
Губами жарких губ коснуться;
Но равнодушные слова
Внезапной тяжестью сорвутся,
И будет первый из людей
В ожившей глине создан снова,
И задрожит в руке твоей
Первоначальной жизнью слово.
И для тебя настанет срок
Веселой, горестной науки —
Неповторяемый урок
Любви, и боли, и разлуки.
<27 декабря 1920>

«Ты с холодностью мартовского льда…»

Александре Векслер

Ты с холодностью мартовского льда
Соединила хрупкость черных веток,
Когда над взморьем тонкая звезда
Зеленая зеленым светит светом.
Неловкостью старинных статуэток
И прелестью девической горда,
Проходишь ты, и — вещая примета —
Мне чудится блестящий острый меч,
И тяжким шлейфом тянется беда
За узостью твоих покатых плеч.
<13 февраля 1920>

Шарманка

Ничто уж не волнует боле,
Тревожит только, но слегка;
Любовь и хлеб, неволя, воля,
Привычно легкая тоска…
Но слушать не могу спокойно
На желтой городской заре.
Когда расстроенная — стройно
Поет шарманка на дворе.
Шарманка, шарманка,
Пой, моя душа!
Поешь или плачешь,
Жизнь хороша!
Любила, забыла;
Любил, позабыл.
Люби меня, милый,
Как прежний любил.
Кольцо потеряла…
Пропала любовь…
Нахмурилось сердце,
Нахмурилась бровь.
Кольцо золотое,
Гладкое кольцо…
Милое, злое,
Чужое лицо.
Шарманка, шарманка,
Пой, моя душа!
Поешь или плачешь,
Жизнь хороша!
Быть может, знаменья чудесней,
Велишь, явясь на полпути, —
Скупым губам сказаться песней,
Жезлу сухому — процвести.
<23 июня 1921>

СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГУ «ЗНАМЕНЬЯ» (1909–1921)

Из парижского блокнота (1909–1915)

Давно это было

В двенадцать лет так весело живется.
Как сладко целоваться по углам
Тайком, чтоб не увидели большие…
А после делать вид, что мы чужие,
Учтиво говорить и Вы и Вам,
Пугаться, если ты нечаянно сорвется…
В двенадцать лет так весело живется.
В гостиной вслух «Онегина» читать,
Краснеть и опускать глаза смущенно
От резких слов о «девочке влюбленной»,
Тяжелой книгою румянец закрывать
И чувствовать, как сердце часто бьется.
В двенадцать лет так весело живется.
Сбежать по лестнице в зеленый сад.
В горелках крепко за руку держаться, —
Не хочется и для игры расстаться.
«Ты рада, Лиля?» — «Я?» — «Я очень рад».
А милый взгляд ласкает и смеется.
В двенадцать лет так весело живется.
«На старый пруд пойдем. Возьми жакет».
Осенний дождь. «Как пахнет здесь грибами…
В последний раз прощаемся мы с Вами.
Мы женимся с тобой через шесть лет.
Ты подождешь меня?» — «Клянусь!» И он клянется.
В двенадцать лет так весело живется.
1913

«Полуопущены ресницы…»

Полуопущены ресницы,
Полуоплакана печаль,
И медленно уходят в даль
Теней забытых вереницы.

«Улыбнулся издали, — может быть, не мне…»

Улыбнулся издали, — может быть, не мне.
Может быть, в окно — тучам и весне.
Может быть, тому, — что за окном
Прокатился первый вешний гром,
Что в стекло ударили внезапно
Ливня первого брызжущие капли.

«Над решеткой Вашего окна…»

Над решеткой Вашего окна
Наклоняемся вдвоем к Парижу.
В сумерки я Вам почти верна,
В сумерки становимся мы ближе.
Город там внизу — совсем такой,
Как я девочкой о нем мечтала…
Я не помню книги, но герой —
Был как вы влюбленный и усталый.
Я не помню книги. Я молчу.
Под холодным синеватым светом
Любоваться долго я хочу
Гибким и печальным силуэтом.
Над решеткой Вашего окна
Наклоняемся вдвоем к Парижу.
В сумерки я Вам почти верна,
В сумерки становимся мы ближе.

«У тебя при каждом резком слове…»

У тебя при каждом резком слове
Голос обрывается звеня…
У тебя и так сошлись надменно брови,
Не сердись сегодня на меня
И не говори мне очень колко,
Что я улыбаюсь всем прохожим…
Понимаешь, это ветер только
Легкомыслен и неосторожен.
Не сердись, мой милый, милый, милый,
Я скажу всю правду, подожди:
Ах, меня наверно опьянили
Мартовские крупные дожди.
<Париж, 1914>

«Когда я буду старой, и уеду…»

Когда я буду старой, и уеду
Во Францию, в один из городков
Долин Луары или Пуату
Иль, может быть, Двух Севров,
Где тысячи две жителей и церковь
С химерами на площади большой,
И мэрия с трехцветным новым флагом.
А улицы кривые, окна в ставнях,
Сады обнесены высокою стеной.
Откуда нужно ехать два часа
До станции в тяжелом дилижансе,
В котором ездили еще Манон
И кавалер влюбленный Де Грие.
И где сидишь согнувшись на скамье
Между кюре и коммивояжером.
Где вечером влюбленные уходят,
Обнявшись, на шоссейную дорогу
Париж — Бордо. И смотрят в темноте
На редкие огни автомобилей.
Где в воскресение съезжаются на рынок
Крестьяне в синих глянцевитых блузах,
Скупые, любящие только вкусную еду
И крепкое бургундское вино.
У рынка с каменною колоннадой
Привязывают крепких лошадей.

Еще от автора Елизавета Григорьевна Полонская
Города и встречи. Книга воспоминаний

Поэтесса и переводчица Елизавета Григорьевна Полонская (1890–1969) повидала в своей жизни немало: детство провела в Двинске и в Лодзи, участвовала в революционном движении, была в парижской эмиграции, получила медицинское образование и принимала участие в Первой мировой войне в качестве врача, видела революционный Петербург, входила в литературную группу «Серапионовы братья» (М. Зощенко, Вс. Иванов, В. Каверин, Л. Лунц, Н. Тихонов и др.) и т. д. Описывающая все это ее мемуарная книга «Города и встречи» фрагментарно печаталась на страницах журналов и сборников, а теперь впервые выходит в полном виде.


Из книги «Встречи»

Елизавета Григорьевна Полонская (1890–1969) — известный советский поэт и переводчик, автор многих сборников стихов и прозы — последние годы своей жизни работала над большой книгой воспоминаний «Встречи», охватывающей период от первой русской революции 1905 года до тридцатых годов. Тяжелая болезнь помешала Полонской полностью осуществить свой замысел. Главы из книги «Встречи» печатались в журналах, в различных сборниках воспоминаний; их высоко оценили друзья Полонской — К. Чуковский, Н. Тихонов, И. Эренбург, К. Федин, В. Каверин.


Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

Глеб Семёнов, замечательный петербургский поэт второй половины XX века, стал своего рода легендой. Из его знаменитых литобъединений вышло много прославившихся впоследствии поэтов и прозаиков, людей, определивших лицо петербургской культуры 1960—1970-х годов. Глеб Семёнов стал для них, для всей нашей литературы одной из важнейших связующих нитей с искусством прошлого.Вместе с тем собственно поэзия Глеба Семёнова остается практически неизвестной читателю. При его жизни выходили сборники, серьезно изуродованные редакцией и цензурой; особый живой голос поэта так и не стал реальностью за рамками узкого круга его друзей и учеников.


Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

«Бука русской литературы», «футуристический иезуит слова», Алексей Крученых — одна из ключевых фигур и, пожалуй, самый последовательный в своих радикальных устремлениях деятель русского авангарда.В настоящее издание включены произведения А.Е. Крученых, опубликованные автором в персональных и коллективных сборниках, а также в периодических изданиях в период с 1910 по 1930 г. Всего в издание вошло 365 текстов. Издание состоит из четырех разделов: «Стихотворения», «Поэмы», «Романы», текст оперы «Победа над солнцем».