Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Константина Бальмонта - [11]

Это один рассказ — если следовать Ингрэму, наилучшему биографу Эдгара По, но издавшему свое исследование в 1880 году, когда многие документы из жизни Эдгара По еще были неизвестны. Версия Гаррисона, издавшего свою работу в 1902–1903 году, имеет кажущуюся фактическую убедительность, но далеко не полную. Он говорит, что в 1827 году Эдгар По зачислился в Бостоне в армию Соединенных Штатов под вымышленным именем Эдгара А. Перри. Гаррисон ссылается на профессора Вудберри, который устанавливает этот факт через секретаря Военного Министерства Роберта Линкольна. По этим данным, которые у Гаррисона подробно не обозначены, Эдгар По — Эдгар Перри два года образцово исполнял воинскую службу, получил чин сержант-майора, повышение, означавшее в таком возрасте большую честь и дававшееся не иначе как за настоящие заслуги, — и вскоре после смерти мистрис Аллэн, 28 февраля 1829 года, вернулся в Ричмонд. Свидетельства полковника такого-то и капитана такого-то, конечно, есть вещь превосходная. Представляется, однако, весьма любопытным, каким образом у Эдгара По значатся в воинском описании каштановые волосы и светлый цвет лица, так же как рост его означен в пять футов восемь дюймов, — когда у Эдгара По были черные волосы и очень смуглый оливковый цвет лица, рост же его был средний и даже несколько ниже среднего. Потом, фраза в отчете — «офицеры, под командой которых он служил, умерли» — звучит очень плачевно и напоминает весьма распространенную привычку многое сваливать на мертвых. Я не оспариваю Гаррисона, я лишь указываю на странные несоразмерности этого фактического рассказа. Затем сам же Гаррисон, сопоставляя образцовое поведение Эдгара Перри и невозможное поведение Эдгара По, поступившего в 1830 году в военную школу в Вест-Пойнте и через несколько месяцев уволенного оттуда за упорное несоблюдение дисциплины, изумляется и говорит: «Единственное объяснение заключается в том, что или По и Перри были различными существами, или Бес Извращенности Эдгара По находился тогда в восходящей линии, и, узнав в октябре (роковой месяц Эдгара По) о вторичном браке мистера Аллэна, он умышленно разрушил свой превосходный рекорд и нарочно неподчинением дисциплине и невыполнением обязанностей вызвал над собою военный суд и был изгнан из школы, имея в виду заниматься литературой». Затем Гаррисон же говорит в главе пятой, описывая промежуток времени 1831–1836: «В этом именно пункте — от марта 1831 года до лета 1833 года — биография Эдгара По соскользает в полусумрак почти полной неизвестности. Теперь, если когда-либо вообще, случились эти странствия нового Одиссея, о которых говорит Бэруэлль, мистрис Шельтон, мистер Ингрэм, даже мистрис Аллэн (в ее письме к полковнику Эллису), — путешествие в Россию, французское приключение и пр., — причем рассказ о первом путешествии Эдгара По оставил неопровергнутым в биографии его, написанной Хирстом, повествование же о втором, как передают, он сообщил сам мистрис Шью в исповеди, сделанной во время болезни, на предполагавшемся смертном одре. Пробел в два с половиною года слабо освещен лишь письмом Эдгара По к Вильяму Гвину, одному Балтиморскому издателю, от 6 мая 1831 года, где говорится о втором браке мистера Аллэна, упоминается о собственном сумасбродном поведении Эдгара По и сообщается просьба о какой-нибудь работе, с оговоркой — «плата — наименьшее соображение». Другой просвет — просвет весьма сомнительного свойства — дает некая «Мэри Эдгара По», к которой мы вернемся. Чрезвычайно интересным документом из этой эпохи является также недавно найденное следующее собственноручное письмо Эдгара По к полковнику Тэйеру:

«Нью-Йорк, марта 10-го, 1831.

Сэр: не имея более никаких уз, которые связывали бы меня с родной моей страной — ни надежд — ни друзей — я намереваюсь, при первой возможности, направиться в Париж, с целью получить, через поддержку маркиза де Ла Файетта, назначение (если возможно) в Польскую Армию.

В случае вмешательства Франции в пользу Польши, это легко может быть осуществлено — во всяком случае, это будет моим единственным выполнимым планом действий.

Цель этого письма — почтительно попросить вас оказать мне такую помощь, какая находится в вашей власти во исполнение моих намерений.

Свидетельство «о пребывании» в моем классе, есть все, чего я имею права ожидать.

Что-нибудь еще — какое-нибудь письмо к какому-нибудь другу в Париж — или к маркизу — будет добротою, которую я никогда не забуду.

С глубоким почтением, ваш покорный слуга,

Эдгар А. По».

Впредь до дальнейших изысканий тайна остается тайной.

Вернемся несколько назад. В начале 1829 года, как говорит биограф Дидье, мы находим Эдгара По в Балтиморе, с рукописью небольшого томика стихов, который через несколько месяцев был напечатан в виде тоненькой книги — in octavo, в переплете красными крапинками и желтым корешком. В книжке семьдесят одна страница. На шестой посвящение: «Кто глубже всех испьет — сюда». Заглавный листок этого сборника гласит:

АЛЬ-ААРААФ

ТАМЕРЛАН

И

МАЛЫЕ ПОЭМЫ

Эдгара А. По.

БАЛТИМОРА

Хатч и Деннинг

1829.

Малые Поэмы, за небольшим исключением, вошли в позднейшие издания Эдгара По. Одно из этих стихотворений достопримечательно тем, что в нем почти дословно встречаются четырнадцать строк, которые потом были выделены и переделаны в стихотворение, называющееся «Сон во Сне», напечатанное через год после его смерти. В связи с напечатанием этого сборника, у Эдгара По завязалась переписка с Джоном Нилем, тогда издателем «The Yankee and Boston Literary Gazette», «Янки и Бостонской Литературной Газеты», имя которого должно быть с благодарностью сохранено в памяти, ибо он первый приветствовал юношу Эдгара По и всю жизнь относился к нему с настоящим добросердечием, хотя не был с ним близок. Перед опубликованием своего второго томика стихов, Эдгар По послал Нилю несколько стихотворных отрывков и просил его чистосердечно высказаться. На столбцах своей газеты издатель отвечал: «Если Э. А. П. из Балтиморы, — строки которого о Небе — хотя он признается, что он смотрит на них как на безусловно высшее, чем что-либо в общем уровне американской поэзии, кроме двух-трех указываемых безделиц, — являются, пусть и бессмыслицей, скорей бессмыслицей изысканной, — захочет отнестись к себе справедливо, он мог бы создать красивую и, быть может, величественную поэму. Есть добрые основания, чтобы оправдать подобную надежду в таких строках, как эти: