Стихотворения и поэмы - [28]

          судорожной спеша,

Во имя жизни, защитным гноем, вкруг язв

           недугующей материи

Ложатся пухнущими гекатомбами за жертвой

          жертва, к душе душа.

Пути их скрещиваются, перенаслаиваются,

              монады сталкиваются и опрокидываются

И поглощаются в ревущем омуте другой

          обрушивающейся волной;

Имен их нет на скрижалях будущего, и даже

          память о них откидывается

Обуреваемой единым замыслом, в себя лишь

           верующей страной.

А по глубинным ядохранилищам, по засекреченным

                                           лабораториям

Бомбардируются ядра тория, в котлы

          закладывается уран,

Чтобы светилом мильоноградусным —

          звездой-полынью метаистории —

В непредугаданный час обрушиться на Рим,

           Нью-Йорк или Тегеран.

И смутно брезжит

                                 сквозь бред и чары

Итог истории – цель дорог:

Москва, столица земного шара,

В металл облекшийся Человекобог.

Уже небоскребов заоблачный контур

Маячит на уровне горного льда, —

Блистательный, крылья распластавший кондор,

Державною тенью покрыв города.

Уж грезятся зданья, как цепь Гималая,

На солнце пылая в сплошной белизне:

В том замысле – кесарей дерзость былая,

Умноженная в ослепительном сне;

И кружатся мысли, заходится сердце,

Воочию видя сходящий во плоть

Задуманный демоном град миродержца,

Всю жизнь долженствующий преобороть.

И только порою, с тоской необорной,

Припомнятся отблески веры ночной —

Прорывы космической веры соборной

И духа благоухающий зной.

Гармония невыразимого лада

Щемящим предчувствием крепнет в душе,

Еще не найдя себе формы крылатой

Ни в слове, ни в красках, ни в карандаше.

И – вздрогнешь: тогда обступившие стены

Предстанут зловещими, как ворожба,

Угрюмыми чарами темной подмены,

Тюрьмой человека – творца и раба.

Часть третья Вечерняя идиллия

Шесть! —

                   Приутихают конторы.

К лифтам, трамваям, метро – напролом!

А сверхурочники, с кислым взором,

Снова усаживаются за столом.

В красные

                  от лозунгомании

                                                стены,

К незамедляющимся станкам,

Хмурые волны вечерней смены

Льются

             сквозь производственный гам.

По министерствам, горкомам, трестам

Уже пошаркивает метла,

Хлопают дверцы с прощальным треском,

И засыпают в шкафах дела.

И вот уже —

                          оранжев, пурпурен и малинов,

Гладя глыбы набережных теплою рукой,

Самый лучезарнейший из добрых исполинов

Медленно склоняется над плавною рекой.

Юркают по зеркалу вертлявые байдарки,

Яхты наклоняются, как ласточки легки…

Ластятся прохладою ласкающие парки,

Яркими настурциями рдеют цветники.

С гомоном и шутками

                                       толпясь у сатураторов,

Дружески отхлебывают пенистый оршад

Юноши с квадратными плечами гладиаторов,

Девушки хохочущие платьями шуршат.

                Влажной дали зов

                Нежно бирюзов,

Холодно глубок у розовеющих мостов.

Трамвайчики речные

                    бульбулькают, пышут,

Отблески и зайчики

                                    по майкам

                                                       рябят…

Гуторят, притопатывают,

                                             машут, дышат

Вдоль палуб конопатых

                                          стайки

                                                       ребят.

Издали им мраморный марш барабанят

И шпилем золоченым затеняют асфальт

Сверкающие горы

                                 высотных зданий

    И контуры

                          университетских

                                                          Альп.

Там, у причалов,

             у всех станций,

                                 у плит спусков,

                                                  в песке пляжей,

Где луч солнца

             завел танцы,

                              где весь воздух

                                             молвой полн —

Пестрят вскрики,

             бегут пятки,

                              спешат руки

                                             забыть тяжесть,

С плотвой шустрой

             играть в прятки,

                                     дробить струи

                                             и бег волн.

В тени парков

             зажглись игры.

                              Как мед, сладки

                                             в кафе морсы,

И бьет в сетку

             баскет-бола

                              с сухим шарком

                                             смешной мяч,

Гудут икры,

             горят щеки,

                              зудят плечи,

                                             блестят торсы:

То – бес спорта,

             живой, юркий,

                              всю кровь в жилах

                                             погнал вскачь.

Закатом зажигаются развесистые кроны,

Оркестры первых дансингов, дрожа,

                                                                   льют

                                    трель,

Качелями, колесами шумят аттракционы,

Моторы карусельные жужжат,

                                                        как

                             дрель.          

Броситься колдобинами гор американских,