Стихотворения - [20]

Как пожар в лесу, любовь – в судьбе,

Потому что даже без ответа

Я отныне обречен тебе».

1917

* * *

Из букета целого сирени

Мне досталась лишь одна сирень,

И всю ночь я думал об Елене,

А потом томился целый день.

Все казалось мне, что в белой пене

Исчезает милая земля,

Расцветают влажные сирени,

За кормой большого корабля.

И за огненными небесами

Обо мне задумалась она,

Девушка с газельими глазами

Моего любимейшего сна.

Сердце прыгало, как детский мячик,

Я, как брату, верил кораблю,

Оттого что мне нельзя иначе,

Оттого что я ее люблю.

1917

РОЗА

Цветов и песен благодатный хмель

Нам запрещен, как ветхие мечтанья.

Лишь девственные наименованья

Поэтам разрешаются отсель.

Но роза, принесенная в отель,

Забытая нарочно в час прощанья

На томике старинного изданья

Канцон, которые слагал Рюдель, —

Ее ведь смею я почтить сонетом:

Мне книга скажет, что любовь одна

В тринадцатом столетии, как в этом,

Печальней смерти и пьяней вина,

И, бархатные лепестки целуя,

Быть может, преступленья не свершу я?

1917

* * *

Вероятно, в жизни предыдущей

Я зарезал и отца и мать,

Если в этой – Боже присносущий! —

Так позорно осужден страдать.

Каждый день мой, как мертвец, спокойный,

Все дела чужие, не мои,

Лишь томленье вовсе недостойной,

Вовсе платонической любви.

Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору,

В Африку, как прежде, как тогда,

Лечь под царственную сикомору

И не подыматься никогда.

Бархатом меня покроет вечер,

А луна оденет в серебро,

И быть может не припомнит ветер,

Что когда-то я служил в бюро.

1917

* * *

Пролетала золотая ночь

И на миг замедлила в пути,

Мне, как другу, захотев помочь,

Ваши письма думала найти —

Те, что Вы не написали мне…

А потом присела на кровать

И сказала: «Знаешь, в тишине

Хорошо бывает помечтать!

Та, другая, вероятно, зла,

Ей с тобой встречаться даже лень,

Полюби меня, ведь я светла,

Так светла, что не светлей и день.

Много расцветает черных роз

В потайных колодцах у меня,

Словно крылья пламенных стрекоз,

Пляшут искры синего огня.

Тот же пламень и в глазах твоих

В миг, когда ты думаешь о ней,

Для тебя сдержу я вороных

Неподатливых моих коней».

Ночь, молю, не мучь меня! Мой рок

Слишком и без этого тяжел,

Неужели, если бы я мог,

От нее давно б я не ушел?

Смертной скорбью я теперь скорблю,

Но какой я дам тебе ответ,

Прежде чем ей не скажу «люблю»

И она мне не ответит «нет».

1917

ТЕЛЕФОН

Неожиданный и смелый

Женский голос в телефоне, —

Сколько сладостных гармоний

В этом голосе без тела!

Счастье, шаг твой благосклонный

Не всегда проходит мимо:

Звонче лютни серафима

Ты и в трубке телефонной!

1917

* * *

Я вырван был из жизни тесной,

Из жизни скудной и простой

Твоей мучительной, чудесной,

Неотвратимой красотой.

И умер я… и видел пламя,

Не виданное никогда:

Пред ослепленными глазами

Светилась синяя звезда.

Преображая дух и тело,

Напев вставал и падал вновь.

То говорила и звенела

Твоя поющей лютней кровь.

И запах огненней и слаще

Всего, что в жизни я найду,

И даже лилии, стоящей

В высоком ангельском саду.

И вдруг из глуби осиянной

Возник обратно мир земной.

Ты птицей раненой нежданно

Затрепетала предо мной.

Ты повторяла: «Я страдаю», —

Но что же делать мне, когда

Я наконец так сладко знаю,

Что ты – лишь синяя звезда.

1917

САМОФРАКИЙСКАЯ ПОБЕДА

В час моего ночного бреда

Ты возникаешь пред глазами —

Самофракийская Победа

С простертыми вперед руками.

Спугнув безмолвие ночное,

Рождает головокруженье

Твое крылатое, слепое,

Неудержимое стремленье.

В твоем безумно-светлом взгляде

Смеется что-то, пламенея,

И наши тени мчатся сзади,

Поспеть за нами не умея.

1917

Я И ВЫ

Да, я знаю, я Вам не пара,

Я пришел из иной страны,

И мне нравится не гитара,

А дикарский напев зурны.

Не по залам и по салонам

Темным платьям и пиджакам —

Я читаю стихи драконам,

Водопадам и облакам.

Я люблю – как араб в пустыне

Припадает к воде и пьет,

А не рыцарем на картине,

Что на звезды смотрит и ждет.

И умру я не на постели

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще,

Чтоб войти не во всем открытый,

Протестантский, прибранный рай,

А туда, где разбойник, мытарь

И блудница крикнут: вставай!

1917

* * *

Дремала душа, как слепая,

Так пыльные спят зеркала,

Но солнечным облаком рая

Ты в темное сердце вошла.

Не знал я, что в сердце так много

Созвездий слепящих таких,

Чтоб вымолить счастье у Бога

Для глаз говорящих твоих.

Не знал я, что в сердце так много

Созвучий звенящих таких,

Чтоб вымолить счастье у Бога

Для губ полудетских твоих.

И рад я, что сердце богато,

Ведь тело твое из огня,

Душа твоя дивно крылата,

Певучая ты для меня.

1917

* * *

Лишь черный бархат, на котором

Забыт сияющий алмаз,

Сумею я сравнить со взором

Ее почти поющих глаз.

Ее фарфоровое тело

Томит неясной белизной,

Как лепесток сирени белой

Под умирающей луной.

Пусть руки нежно-восковые,

Но кровь в них так же горяча,

Как перед образом Марии

Неугасимая свеча.

И вся она легка, как птица

Осенней ясною порой,

Уже готовая проститься

С печальной северной страной.

1917

* * *

Много есть людей, что, полюбив,

Мудрые, дома себе возводят,

Возле их благословенных нив

Дети резвые за стадом бродят.

А другим – жестокая любовь,

Горькие ответы и вопросы,

С желчью смешана, кричит их кровь,

Слух их жалят злобным звоном осы.

А иные любят, как поют,

Как поют, и дивно торжествуют,

В сказочный скрываются приют;