Стихотворения - [26]

Шрифт
Интервал

как весь народ, как весь народ.


Я переписывал бумажки,

не понимая, в чем их суть.

Тоскливо это, но не страшно...

Таков мой путь, таков мой путь.


Я вспоминаю эти годы

не без раскаянья и слез -

не знал я правды и свободы...

Вот в чем вопрос, вот в чем вопрос.


Меня с пеленок научили,

что я советский человек,

и не должно быть или-или.

И так навек, и так навек.


Я был шутом, я был холопом

у пролезающих наверх,

смирился и ушами хлопал...

И так навек, и так навек.


Кончины, взятки и реформы

меняли весь иконостас.

Я пережил такие штормы,

увы, не раз, увы, не раз.


И каждый новый искуситель

над нами вел эксперимент

и начиная, как целитель,

ломал непрочный инструмент.


И понял я, что в средних сферах,

беря пример с высоких сфер,

заводят средние аферы

и низшим подают пример.


Официальные кокотки

мужской имеют чин и вид,

не то, что ловкие красотки,

что за валюту ловят СПИД.


На них теперь заводят дело,

но, заклейменные пером,

они торгуют личным телом,

а не общественным добром,


не совестью, не должностями

и недоверием людей,

не оскопленными вестями

из-за кордона и с полей.


Я был чиновником, но как-то

имел с начальством тет-а-тет.

Оно не любит этих фактов,

как искривление побед.


Оно сказало: - Правду ищешь?

Найдешь - она тебя убьет!

Будь рад, имея кров и пищу,

как весь народ, как весь народ.


И я хожу с ружьем у склада,

смотрю на звездный небосвод

и понимаю все, как надо,

как весь народ, как весь народ.

1987

МОЛИТВА О РОССИИ

Знаю, Боже, бессилен во зле ты...

И корить я тебя не берусь -

отчего ты многие лета

оставляешь в беде мою Русь?


Но просить я имею резоны,

но молить я имею печаль -

возверни мне малиновы звоны,

сокруши многосмертную сталь.


Не жалей партитур поднебесья,

дай заблудшим от Слова кормов,

изгони коммунального беса

из жестоких российских умов.


Каждый сын отличен от народа

и подобен тебе и Христу...

От греха до звезды небосвода

он пройдет по Молитвы мосту.


Возверни землепашцам наделы,

подари городам тишину,

устели своим саваном белым

нашей грязи и крови вину,


укроти властолюбцев холодных

над раздорами древних племен,

старикам и младенцам голодным

дай под крышей лепешку и сон.


Дай нам, Боже, простейшее Право

быть свободными в нашей стране

от надсмотрщиков злых и корявых,

что над нами по нашей вине.


Дай нам Веру, Любовь и Надежду,

дай нам Право без силы свинца

хлеб насущный, тепло и одежду

добывать только в поте лица.


Я молю Тебя - будь предсказуем...

И послушай, как сердце поет

и прощает народу безумье

и Тебе - равнодушье твое.


Потому-то, Отец мой Небесный,

я целую следы твоих ног -

ты терпел во мне Хама и Беса

и очиститься этим помог.


Неужели, мой Боже всеблагий,

Ты не любишь мой странный народ?

В Книге книг на священной бумаге

он нигде этих слов не прочтет.


Живи, Господи, живи

в сердцах, не знающих молитвы,

во всех, рожденных на крови,

в стране, забывшей о любви,

на землях бесконечной битвы.

Живи, Господи, живи!

1988

ПИСЬМО МАТЕРИ

Я пишу тебе, сыночек,

из деревни нашей тихой.

Все у нас пока в порядке.

У соседки Насти лихо.


Муж ее не пил, не дрался,

не гневил отца и Бога...

Почернел, покрылся корью,

не отходит от порога.


И Наталья ожидает

с мужем верную разлуку,

а у шурина и деда

выпадает сердце в руку,


Новорожденный у Верки

вытек жизнью на пеленку,

Запасаем нынче сено

трехголовому теленку.


А в лесу растет малина

с кулачок младенца Кости,

что сестра на той неделе

поселила на погосте.


Вся трава теперь по пояс,

а вороны, как индюшки...

Устаю и еле-еле

добираюсь до подушки.


Как-то жить неинтересно,

есть не хочется и вялость.

В общем, все поуходили.

Я тебе сказать боялась.


Вышел тесть у брата Коли,

вышел сам братишка Коля,

истекая белой кровью,

проросла золовка в поле.


Так что вымерла деревня,

даже сторож дядя Саша,

даже я, сыночек милый,

даже я - твоя мамаша.


Эти строки написала

агроном колхоза Света,

но конечно, если честно,

и меня на свете нету.


А писал письмо, сыночек,

секретарь райкома Кумин.

Но отмечено в райзагсе:

я пятнадцатого умер.


То есть, видишь ли, Андрюша,

так трагически и быстро

все случилось, что надеюсь,

уловил ты стиль министра.


Выражаю состраданье,

соболезнованье то есть,

и на этом я кончаю

нашу горестную повесть.


Я, конечно, тоже умер.

И моя жена, и дети...

А в конце стояла подпись,

всем известная на свете.


Но письмо до адресата не дошло,

поскольку сам он,

почтальон, дороги, транспорт -

все легло в лучистый саван.


И стоят у Спасской башни

писем полные вагоны...

Одинокий Император

написал их миллионы.

1988

ВОПРОСЫ НА КЛАДБИЩЕ

По бревнам моста, как по клавишам,

несли с пирожками пакет

два сына со мною на кладбище

(четыре и девять лет).


Нетрудно погостище в Колпино

найти - с электрички налево.

А там уже смерти накоплено

с японской войны и холеры.


Шагали беспечные мальчики,

мои дорогие шагали,

играли растерзанным мячиком

и спрашивали о Шагале.


- А как это дяденька с тетенькой

без крыльев летали над Витебском?

- Там кнопка, а выглядит родинкой -

нажмешь и летишь над правительством.


Какие вопросы прекрасные,

какие ответы чудесные!

Вопросы становятся баснями,

ответы становятся песнями.


- А что тут за цифры на камешке?


Еще от автора Александр Александрович Дольский
Анна

Поэт Максим Амелин сказал, что „роману в стихах“ на русском языке повезло один-единственный раз. Я никогда не доверял критикам, потому что знаю - сколько людей - столько и мнений. Прочтите и создайте свое мнение по этому вопросу.


Пока живешь...

«Пока живешь...» первая книга поэта.